Читаем Неожиданный Владимир Стасов. ПРОИСХОЖДЕНИЕ РУССКИХ БЫЛИН полностью

[Когда начнёшь вглядываться в главнейшие поэтические создания прочих славянских племён и станешь сравнивать их с нашими былинами, скоро увидишь, что между теми и другими почти совершенно такая же разница, как между "Словом о полку. Игореве" и былинами. В большинстве сербских, болгарских, чешских героических песен присутствует тот же самый сильный, могучий, поразительный по красоте и поэзии элемент самостоятельности и народности, которого нет в былинах. Они далеко держатся от идеальности и бесцветности и, как всякое истинно народное создание, с любовью постоянно стремятся к самой могучей, неодолимой и неподкупной реальности. Эти песни любят свои край, свою землю, свою природу, с горячей симпатией останавливаются при каждом случае на её живописании и тут уже никогда не ограничиваются теми стереотипными, постоянно одинакими, повторяющимися выражениями, которые одни только попадаются (да и то изредка) в былинах. Песни сербские, болгарские и чешские поминутно говорят о горах, лугах, весне, лете, пышных полях, усеянных цветами, или о льде и снеге; поминают стада овец, баранов, козлов, рисуют пчёл в лесах, рисуют деревни и деревенскую жизнь, с её занятиями, праздниками и удовольствиями, земледельческие работы, снопы ржи, телеги, ладьи, избы, дворы, наконец, и города. Действующие лица являются не какими-то небывалыми, идеальными богатырями, а людьми как люди, и притом, как того требует древняя действительность сербская, болгарская, чешская, земледельцами, пастухами, виноградарями, в кожухах, онучах, тулупах и шапках. Приходит время для действия, внешние обстоятельства вызывают на деятельность и вот не идеальный герой сербский, болгарский или чешский покидает свою избу и деревню, схватывает саблю или меч, боевой молот или цеп и идёт на подвиги; здесь ему иногда случается совершать дела сверхъестественные, иной раз при участии помощи сверхъестественной; но этот фантастический элемент нисколько не препятствует глубокой правде бытовой и народной, как в общем тоне, так и в частных подробностях Верование в вил (у сербов и болгар), в богов, которых надо кормить под-вечером, а утром надо перед ними бить челом (у чехов), также сохранились в этих маленьких поэмах во всей неприкосновенности и поэтому тем страннее видеть, как мало находится подобных же подробностей в наших былинах: эти подробности, без сомнения, существовали бы в наших богатырских песнях, если б они были столько же самостоятельны, как те; но этого нет, русским пришлось не передавать из роду в род древние свои песни, а перелагать на русские нравы и на русский лад поэтические создания иноземные. Огромную разницу между сербскими, болгарскими и чешскими богатырским песнями, с одной стороны, и русскими былинами, с другой стороны составляет психологический элемент, которого так много везде в первых (как и во всех истинно народных созданиях) и так мало в наши былинах. Нельзя довольно наслаждаться описаниями всех душевны движений и условленных ими речей, которые мы так часто встречаем у Марка Кралевича, у Милоша, у Стояка и других героев сербских и болгарских, у Забоя, Славоя, Честмира и т. д. в древнейших песнях Краледворской рукописи, и нельзя в то же время не изумляться, до какой степени скудно и сухо всё подобное в наших былинах. Наконец, даже в таких песнях, где мотивы общие, заимствованны от других народностей, невозможно не видеть огромной во всех отношениях разницы, существующей между обработкой нашей и обработкой других славянских племён. Кажется, нельзя сомневаться, что в сербской песне о Марке Кралевиче и разбойнике Мусе излагается тот самый мотив, который у нас изложен в эпизоде Ильи Муромца с Соловьём Разбойником; Добрыня с Мариной и Змеем Горынычем, это тот самый рассказ, что сербский о Марке Кралевиче, вдове Никопской и Арапчине; молодость Ильи, приискание коня, помощь калик это то же самое, что молодость Марка Кралевича, приискание им себе коня и помощь вил; история Предрага и Ненада это есть не сколько изменённая история Рустема и Сограба, а значит, и Еруслана, и Ильи Муромца и т. д.; но сербские песни сделали тут именно тс что приписывается нашим былинам и чего, однако же, на самом деле они вовсе не сделали: сербские песни взяли чужой, восточный, материал и обработали его совершенно самостоятельно, самобытно, так что создали тут произведения действительно сербские. У нас этого нигде нет. Все вообще наши былины ярко и резко отличаются от богатырских песен других славянских племён, в том числе и заимствованных.] (Рукописная вставка в печатный оригинал, представленный в Академию Наук.)

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология