Непарадный Петербург в очерках дореволюционных писателей

Столичный Толкучий рынок[190] представляет главную арену деятельности для татарина — старьёвщика. Еженедельно по воскресеньям на Толкучем рынке бывает так называемый развал, куда собираются тряпичники и татары-халатники со всего Петербурга. В это время фигурирует, главным образом, «голь перекатная» со всей столицы. Мастеровой и фабричный народ, свободный от работ, спешит на «развал» за покупками дешёвого товара. Торг начинается рано утром, ни свет, ни заря. Сутолока бываете страшная.

Бедняк, войдя на Толкучий рынок, может одеться с ног до головы за каких-нибудь 5 рублей: и дёшево, и сердито. Мало того, вся экипировка, кроме сапог, будет новая, точно сейчас с иголки. Тут можно купить и «жениховскую» меховую шапку и немного поношенные брюки с потёртыми на коленях, и вывороченную «пару» и почти новые сапоги, щедро вымазанные дёгтем!

После тряпичников, первенствующая роль на Толкучке принадлежит татарам-халатникам, стоящим на так называемой «татарской площадке», находящейся внутри Александровского рынка.

В лавках, окружающих «татарскую площадку», торгуют разным домашним скарбом, начиная от матрасов и подушек и кончая старым платьем, подержанной мебелью и даже каретами… Около каждой лавочки, у дверей, загромождённых разным старьём, стоят приказчики-крикуны, которые заманивают к себе покупателя.

— Эй, господин, пожалуйте к нам!

— Сапог не угодно ли вам?

— Пальто не требуется ли?

— Заверните к нам: у нас дешевле!

— Сударыня, кровати, матрасы не надо ли вам? Зайдите, останетесь довольны!

— А вот пальто «случайное» продаётся! Купите случайное: подешевле отдам!

Тут же в особых маленьких лавочках еврейки торгуют «бальными платьями», доставшимися им от прокутившихся господ.

К еврейкам понаведываются «кукольные швеи» для закупки бархата и шёлка — на отделку хороших дорогих кукол.

Выдержав перекрёстный огонь от назойливых приказчиков, вы, наконец, пробираетесь на «татарскую площадку». Здесь — шум, крик разношёрстной толпы, которая медленно движется, увлекаемая общим течением. Для безопасности следует опустить руки в карман, чтобы тут не заблудились случайно чьи-нибудь посторонние руки.

Группа татар в их национальных шапках выстроились рядами, в виде каре. Снаружи этого четвероугольника и движется главным образом толпа. Перед каждым татарином, на земле, лежит куча старья: шапки, сарафаны, юбки, сапоги, кафтаны и многое множество других предметов обыденной жизни, собранных сюда точно после сильного пожара в большом городе. У одного татарина накинута на плечи подержанная енотовая шуба, вынесенная тоже для продажи; у другого на голове надето несколько шапок…

Поминутно слышатся возгласы, обращённые к татарам:

— «Князь», продай!

— «Князь», что стоит?

— «Князь», Бога ты не боишься?

— «Князь», много-ли просишь за сапоги-то?

— Рубль — целковый!

— Дорогонько!..

— Купи! Хороши сапоги — козловые, со скрипом… Сам бы носил, да деньги нужны!

— Ну-ка, дай-ка, примерю!

— Как раз!.. Точно на тебя шиты!..

— А брюки почём?

— За все синюю[191] бумажку!..

— Возьми зелёненькую[192]!.. Брюки-то, ведь, старые! Уступи, «князь»!

— Были старые, а теперь за новые пойдут!

Покупатель-мастеровой выворотил брюки на изнанку и торжественно поднёс их татарину почти под самый нос:

— А это что? Смотри, «князь», во!

— Что… ничего!.. Брюки!..

— Решето, а не брюки!

— Брюки хороши, хороши!

— Хороши, только починить надо! Зелёненькую, так и быть, «князь»!

— Нет, нет!.

Татары стойко держат свою цену, по временам отпуская остроты, нередко сопровождаемые энергическим «крепким подтверждением».

Простой народ покупает у «князя» то брюки — в три рубля, то зимнее пальто — в пять рублей. Попадается здесь и енотовая шуба, и фрачная пара, и другие принадлежности лучших условий жизни. Всё это так недавно было свидетелем хорошей жизни, но нужда не свой брат, и пришлось за грош спустить татарину. Таким образом, «порфира и виссон[193]», поистрепавшись, с барского плеча идут на покрытие наготы столичных бедняков, и это перемещение платья с одного плеча на другое происходит при посредстве услужливого татарина.

Богатые татары промышляют на Петербургских аукционах, и занимают здесь видное место.

Как известно, «частный ломбард» и «общество для заклада движимых имуществ» имеют, между прочим, несколько аукционных зал, где производится продажа просроченных и невыкупленных вещей с публичного торга.

При отделениях аукционная продажа бывает два, три раза в неделю.

Кроме того, имеются специальные аукционные залы, в которых продажа просроченных вещей производится ежедневно.

Щегольской бальный фрак, заложенный «в минуту жизни трудную»[194] в частный ломбард, или золотые часы, отданные «на сохранение» туда же, — испытывают следующую горькую участь, если они не были вовремя выкуплены.

Прежде всего они идут в продажу с аукциона по оценочной стоимости.

Аукцион производится при непосредственном участии «присяжного оценщика» от города, который контролирует добросовестность ломбарда. Если вещь не была продана на двух аукционах, то она поступаем в собственность ломбарда, который распоряжается ею по своему усмотрению.