Непарадный Петербург в очерках дореволюционных писателей

Каждый татарин, входя в молельню, приносит с собой коврик, который он расстилает на полу, и становится на него сам.

Богомольцы становятся в молельне параллельными рядами. Кто пришёл раньше, тот занимает свободное место в первых рядах; опоздавшие стоят позади и не лезут вперёд, не толкают своих товарищей. На стенах молельни нет никаких украшений, если не считать нескольких изречений из Корана, начертанных золотыми буквами на арабском языке.

Большую часть времени, когда совершается богослужение, татары сидят, поджавши ноги — по-восточному и нагнувши головы вперёд, на грудь, в созерцательном настроении. Некоторые из них закрывают глаза.

Звуки трактирного органа слабо долетают в молельню…

Мулла одет в белую, как снег, чалму и в пёстрый шёлковый халат.

В молельне, среди всеобщей тишины и воздыханий, раздаётся заунывное, печальное пение муллы: это он поёт стихи из алькорана.

Все татары сосредоточенно слушают…

У кого нет чалмы, те сидят в шапках. Вход женщинам в молельню безусловно воспрещается. Посторонними лицам, из русских, вход не возбраняется.

Группа петербургских татар, «халатников», в своей молельне производит своеобразное впечатление. Воображение невольно переносится к временам давно минувшим, к временами Куликовской битвы, когда, по выражению Карамзина, «инди татары теснили россиян, инди россияне теснили татар».

Кончилась молитва и татары стали расходиться. При выходе из молельни на лестнице стояло несколько татарских мальчишек-нищих, которые плаксивыми жалобными голосами выпрашивали у «правоверных» милостыню. Татары, что побогаче, охотно подавали.

Гражданские «ахуны» избираются на этот пост самими татарами; они же платят им и жалованье. На наём приходской молельни и содержание ахуна каждый татарин уплачивает по 20 копеек в 1 месяц. Богатые татары жертвуют больше, смотря по усердию.

Раз в месяц ахун обходит квартиры «правоверных», собирая с них доброхотную лепту.

В административном отношении, ахуны подчиняются оренбургскому муфтию, который экзаменует их и утверждает в соответствующих должностях.

Татары давно уже хлопочут об устройстве в Петербурге своей собственной мечети. Устройство мечети разрешено им[202].

С 1882 года между татарами производится сбор денег — на мечеть. До сих пор собрано 20,000 рублей.

Татарский ахун совершает и разные «требы», например, обряд бракосочетания. По словам ахуна, в Петербурге большинство татар — холостые; редкий из них женатый. Кто имеет две жены, тот одну из них оставляет на родине, чтобы она смотрела за хозяйством, а другую берёт с собою в Петербург. В Петербурге двух жён не держит почти ни один татарин, потому что и одну жену прокормить тяжело.

Татарской школы в Петербурге нет, а магометанский ахун обучает татарских ребятишек и грамоте.

Книги, молитвенники и алькоран печатаются или в типографии при Академии наук, которая, как известно, имеет восточные шрифты, или при университетской типографии в Казани.

Лакейский приход представляет собой своего рода аристократию среди петербургских татар.

В то время, как татарин-халатник трётся преимущественно около бедного столичного люда, татарин-лакей имеет дело с богатой состоятельной публикой.

В самых людных кухмистерских и ресторанах столицы прислуга состоит из татар. Они даже содержать татарский трактир «Самарканд».

Являясь в ресторан в качестве лакея, татарин облачается во фрак и крахмальную рубашку, но и в этой новой шкуре вы сразу отличите знакомого татарина по его физиономии.

Буфет на Николаевском вокзале, где в течении дня перебывает тысячи народа, содержится касимовскими татарами.

Здесь татары имеют свои погреба и склады продуктов. Уплачивая около десяти тысяч рублей в год администрации железной дороги аренды, татары-лакеи все-таки имеют хорошие барыши: шесть касимовских деревень кормятся на эти деньги, собираемые в буфете с публики за «рюмку коньяку» или «порцию чаю».

Кроме того, бывает ещё подачка «на чай». Должно быть, эти «чайные» деньги очень велики, если у татар-лакеев имеется общая кружка, куда опускаются только полтинники. Подачку же меньше полтинника каждый лакей берёт себе, как мелочь.

Разбогатев в Петербурге, татары-лакеи не приобретают здесь дома и прочее недвижимое имущество, подобно другим; нет — все богатство, накопленное трудом и счастьем, они отправляют в свой родной Касимов. В Петербурге нет ни одного татарина- домовладельца.

Они не питают к столице особенных симпатий и на свою жизнь здесь смотрят как на временное пребывание ради заработка.

Крючошник

В Петербурге тысячи мелких тружеников заняты собиранием костей и тряпок. Благодаря тряпичникам, разные кухонные отбросы от великого города снова поступают в обращение — на фабрику, где из них продуктируют разные полезные стоимости.

Если в каждой отдельной семье неизбежно бывают отбросы костей и обносков тряпья, то что сказать про нашу северную столицу с её миллионным населением?

Не мудрено поэтому, что в столице тряпичное дело разрослось до больших размеров, и оно будет увеличиваться ещё более по мере роста столичного населения.