Непарадный Петербург в очерках дореволюционных писателей

Мои «желтоглазые» (извозчики) или «мышкинские» (официанты) сослуживцы — настоящие аристократы в сравнении с этими «траурными стрелками», пользующимися саванами как одеялами, ночующими под кладбищенскими мостками и считающими всех «покойников» за приятелей, а богатых в особенности….

Факельщики, читальщики, приказчики, штучники, подмастерья, горюны (плакальщицы), прачки (обмывающие покойников), наконец, сами гробовщики трёх категорий — это такой мир «отпетых», который приводит в содрогание при малейшем прикосновении к нему! Я на основании шестидневного опыта и близкого знакомства могу утверждать, что это вовсе не живые нормальные люди, а нечто среднее между населением и кладбищем. Мне кажется, что их следует считать просто «органическими существами кладбищ», подобно, например, червям, пожирающим трупы, или коршунам, бросающимся на падаль. У них нет ни одного общечеловеческого чувства! Всё их существование проходит или под влиянием хмеля, или в каком-то тупом столбняке. Каждый из них смотрит на акт смерти, как наши кухарки на полено дров, которое надо швырнуть под плиту, чтоб оно горело и давало кухарке нужную для её существования обстановку.

Гробовщик без покойника то же, что кухарка при холодной плите, т. е. без дров. Зато свои «дрова» гробовщик добывает такими путями и средствами, на которые решится не всякий рыцарь большой дороги или глухого леса. Я познакомился с одним гробовщиком, который, смеясь, рассказывал, что его несколько сот раз спускали с лестницы, травили собаками, обливали помоями, отправляли в часть, избивали «товарищи» до полусмерти, а он всё-таки не только жив и здоров, но нажил каменный дом и капиталец.

— И знаете, благодаря чему? — спросил он. — Только потому что я никогда не обижался: меня спустят с лестницы или швырнут в меня поленом, и я через несколько минуть опять тут, сделаю самую траурную рожу и стою. Бывало десять раз выгонят, а на одиннадцатый дадут заказ. Только этим и брал.

Совершенно также относятся к «делу» все гробовые парии! Цинизм самый грубый и бесстыжий ко всему святому, дорогому, начиная с неостывшего ещё трупа и кончая исступлённым горем осиротевших. Все это для гробовщика и факельщика предмет наживы, барыша, счастливого случая, которым он пользуется, чтобы рвать и рвать, посмеиваясь втихомолку, отпуская остроты и каламбуры. Очень многое из быта «траурных стрелков» совершенно непечатного свойства, так что я далеко не могу дать читателям полной картины пережитых мною за эти шесть дней впечатлений, но и того, что можно рассказать, довольно, чтобы согласиться со мной.

Да эти люди близки к тому, чтоб их назвать «органическими кладбищенскими существами»! Если бы мне предложили на выбор каторжную тюрьму или «Пироговскую лавру», я, не задумываясь, выбрал бы первое.

Расскажу по порядку мои шестидневные скитания.

Первый день, я разыскивал место найма и посетил «бюро» братьев Шумиловых[131], Архипова[132] и десяток мелких гробовщиков. Второй день я провёл в «Пироговской лавре» и на «малковской бирже». Третий — участвовал в православных похоронах, четвёртый — в лютеранских, пятый — в католических. Вечера этих дней я проводил в мастерских гробовщиков и среди их служащих. Последний день был посвящён мною «Горячему полю» и кладбищам. Попутно я познакомился с похоронами евреев, татар и наших раскольников.

1. В бюро

В стареньком рваном пиджаке и таких же брюках, в картузе, опорках и с привязной бородой я отправился наниматься к гробовщикам. Первый, к кому я попал, владелец «Высочайше утверждённого» бюро московский гробовщик Быстров[133]. О, какая это огромная теперь персона среди «траурного мира». Это не гробовщик, нет! Не простой похоронных дел мастер, а глава и представитель похоронного бюро! Да-с, голыми руками не трогайте! Мне ли, жалкому факельщику, подступиться к такой персоне! Да я и не рискнул открыть зеркальные двери важной величественной конторы; я пошёл со двора и тут узнал, что совершенно напрасно стал бы беспокоить важного гробовщика… Никаких факельщиков, как равно никаких «должностных» лиц, у «бюро» нет… Они также, как и все гробовщики, набирают подёнщиков для отправления всех погребальных служб. На дворе два мужичка чистили траурные попоны и ливреи. Они довольно бесцеремонно огрызнулись на меня:

— Много вас шляется на «бирже», ступай, убирайся…

— Да ты чего глотку-то дерёшь? — ответил я и показал ему уголок рублёвой бумажки? — Хочешь поднесу?

— Хо-че-шь… Поди, сам не хочешь! Слизнул верно! Ну, иди на уголок.

— К Летнему саду?

— Да… Я сейчас только кончу вот попону…

— Кончай, я подожду, у меня дело есть. Вы с похорон?

— Да, анерала с Моховой хоронили…

— Ну, ведь у вас все больше анаралов хоронят…

— Ещё бы! Бюра! Кому же, как не нам, важных господ хоронить? Сегодня две процессии пошли… Одна 800, а другая 1,100… Во как зашибаем!..

— Молодцы… А ваш хозяин дома?

— Нет, он в Москве. Там купца-миллионщика хоронит… ну, идём, что ли.

Мужичок, с головой похожей на копну пакли, из которой торчит один сизый нос, покровительственно протянул свою корявую, бронзового цвета, лапищу.