Непарадный Петербург в очерках дореволюционных писателей

Условия найма всем известны, порядки тоже, так что разговаривать много не приходится. Ефим скомандовал «смирно» и стал отсчитывать: «раз, два, три». Кого он тронул по плечу, сказал «раз» или «два, пять, семь», тот взят и отходит в сторону. Я попал шестым к Шумилову на Морскую и отошёл к своей группе. Через полчаса биржа закрылась. Наряды все были набраны и человек 100 остались за штатом. День был неудачный — мало богатых похорон. Иногда случается, что не хватает людей, особенно летом, когда траурщики уходят на отхожие промыслы.

Заштатные побрели в трактиры, а избранные стояли группами. К каждой группе подошёл свой наборщик, осмотрел всякого, выстроил попарно и скомандовал «марш». В предшествии Ефима мы зашагали молча и сосредоточенно, направляясь на Морскую хоронить «анарала».

4. Вынос

В начале седьмого часа мы были на Большой Морской близ Гороховой. Ельник, густой слой соломы перед домом и шныряющие тёмные личности около ворот дома свидетельствовали, что здесь именно «вынос». Ефим скомандовал нам «стой» и пошёл собирать сведения. Минут через десять приехали и дроги с балдахином.

Мы сгруппировались у ворот и вели беседу. Из восемнадцати человек большая половина были ещё пьяны, не успели отрезвиться после вчерашнего «угара». Стали крутить из газетной бумаги «цигарки» и обмениваться впечатлениями.

— Эх, житьё наше горемычное! Похороны енерала поди тысячи полторы стоят, а нам по 55 копеек с рыла. Хорошо, если наш покойник был добрый, тогда дадут на чай, а то и в пустую сыграет!

— Не дадут, так мы среди дороги и покойника бросим! Тоже церемониться не станем!

— Степановы траурщики в прошлом году так и сделали; бросили покойника на Гороховой и пошли назад. По рублю дали, только бы вернулись!

— А то как же? Тратят сотни, тысячи рублей, а бедным людям жалко двугривенный дать! Поди, нам не радость тоже здесь с шести утра околачиваться. Трудимся, не Христа ради просим!

Ефим вышел:

— Ребята, по 30 копеек на брата господа дали…

— По тридцать? Ну, не жирно! Чтоб им…

— Стройтесь в линию. Раздевайтесь!..

Как это раздеваться? Здесь на улице раздеваться? Да ведь у некоторых из нас и белья вовсе нет? Сняв зипун, остаётся как мать родила? Что это за безобразие?

Между тем траурщики уже раздевались. Косой Сенька действительно остался без рубашки. Большинство же в каких-то грязных лохмотьях, сквозь которые выглядывало голое тело.

Мимо ехали «ранние» обыватели и с удивлением смотрели на наш маскарад.

Ефим достал из ящика в дрогах несколько куч траурных облачений и стал примерять на нас фраки, панталоны, шляпы, крепы и белые кисейные шарфы, надеваемые через плечо. Фраки подгонялись не сразу; пришлось примерять по несколько раз и все это время 18 человек оставались раздетыми на улице, вызывая насмешки и остроты прохожих.

После я узнал, что такой порядок уличного раздевания существует у всех гробовщиков, не исключая и бюро. Дело в том, что по распоряжению господина градоначальника факельщикам запрещено ходить в своих нарядах по городу и они не могут одеваться в своём Малковом переулке; в квартиру же покойника их не пускают, опасаясь краж; на дворе облачаться не позволяют часто дворники, и волей-неволей остаётся только улица!

Мне кажется, подобное безобразие очень легко было бы устранить, обязав гробовщиков возить свою прислугу к месту выноса в каретах. Расход на кареты совершенно ничтожен по сравнению с теми громадными суммами, которые они берет за свои процессии. Во всяком случае, переодевания на улице составляет явление совершенно невозможное. Мне пришлось, например, простоять в одной рубашке добрых полчаса, пока Ефим пригнал мой фрак. Ну, а если на дворе 30 градусов мороза? Благодарю покорно!

Вынос был назначен в 9 часов утра. Совершенно одетые, мы праздно должны были ждать почти два часа. Некоторые посмелее пошли «нюхать» на кухню. Там иногда перепадёт стакан водки, а то и двугривенный за какое-нибудь мелкое поручение. Приехал «сам» Шумилов. Ефим встретил его и провёл «по фронту». «Сам» видимо остался доволен и прошёл в подъезд на квартиру покойного.

Томительно долго тянулось время. На улице собиралась толпа праздного люда, глазевшего на приготовления выноса. Удивительная наша «толпа»! Чего она не видала? Что ей тут интересного? А стоит ведь часами!

Я попробовал заговорить с каким-то купцом, стоявшим несколько поодаль от толпы на панели. Надо было видеть с каким презрением, отвращением купец отскочил от меня, не дослушав даже вопроса. Точно я хотел укусить его. А ведь наряд мой был неплохой. Огромная треуголка с белым галуном, фрак, отороченный таким же галуном и брюки с лампасами. Так как белья (крахмальной машинки) ни у кого не было, то воротник и грудь закрывались белым шарфом, перекинутым через плечо. Разве не эффектный наряд? Но, б-р-р, мне самому этот наряд и эти траурщики были до того отвратительны, что я вполне понимал брезгливость отскочившего от меня купца.