Непобежденный

Благодарен создателям картины и в первую очередь блистательным актерам Алексею Серебрякову, Дмитрию Назарову, Роману Мадянову, Юрию Степанову, Александру Баширову и, конечно, Владимиру Терентьевичу Кашпуру. Посмотрев несколько раз эпизоды с его участием, я вдруг с удивлением осознал, что он напоминает мне моего отца…

* * *

«Мир тесен», «круг узок», «слой тонок» — эти идиомы или, что звучит солиднее, фразеологизмы, порожденные не то Лениным, не то Губерманом, прочно вошли в наш словесный обиход. Лучше не скажешь, когда пытаешься порассуждать о необъяснимой порой взаимозависимости событий, о причудливой витиеватости наших судеб с интервалами в несколько десятилетий.

Любая из упомянутых идиом подходит для сюжета из моего, можно сказать, далекого прошлого, напомнившего не так давно о себе в своеобразной форме.

Весной 1967 года меня, второкурсника факультета международных отношений, попросил зайти руководитель только что созданного отделения международной журналистики (для справки: ни в одном учебном заведении в мире ничего подобного не существовало) Ярослав Михайлович Шавров.

Мы познакомились летом 1965 года во время вступительных экзаменов в Институт международных отношений.

Кандидаты в дипломаты в гробовой тишине писали сочинение в просторном актовом зале на пятом этаже. Я выбрал шолоховскую тему о коллективизации в романе «Поднятая целина». Вскоре почувствовал, что за мной кто-то стоит. Обернувшись, увидел пожилого преподавателя в клетчатой китайской рубашке с удивительной добродушной улыбкой. Он ободряюще коснулся моего плеча и исчез.

Выйдя на улицу покурить, я снова увидел обаятельного незнакомца и решился подойти к нему. Назвал себя и пригласил в институтское кафе на первом этаже.

И тогда, и уже, вспоминая, сейчас поражался тому, как общался с самыми разными людьми мой новый знакомец Ярослав Михайлович Шавров. Главное, он безошибочно определял с кем, о чем и как можно говорить.

Пока пили кофе и приглядывались друг к другу, Шавров не без иронии признался в своей давней и крепкой любви к джазу. Как же славно было в такой напряженный для меня день встретить родственную душу! Выяснилось, что мы оба любим джазовое фортепиано таких виртуозов, как Эрролл Гарнер и Оскар Петерсон, большие оркестры Дюка Эллингтона и Каунта Бэйси. Наговорились от души и, уже прощаясь, Шавров вдруг тихо произнес: «Михаила Васильевича ждут Главным в „Правде“».

Вечером за ужином, увлеченно рассказывая отцу о дневных впечатлениях, не удержался и спросил его о возможном переходе из МИДа в редакцию «Правды».

Отец пристально глянул на меня. «Это тебя уже в ИМО так просветили?»

Пришлось рассказать о знакомстве с Шавровым. Помнится, отец больше ни о чем меня не спрашивал, а мой вопрос оставил без ответа.

С Шавровым мы крепко подружились. Он часто приглашал меня к себе домой, в уютную квартиру неподалеку от станции метро «Новослободская», где мы часами слушали джазовые пластинки, которые ему привозили друзья студенческих лет, известные журналисты-международники.

Проигрыватель «Дуал» с электромагнитной головкой «Шур», усилитель «Кенвуд», особые акустические колонки (не помню, какой фирмы) были гордостью Шаврова. Я о такой технике и не мечтал. Да, еще прекрасная подборка более сотни новых пластинок (их называли «гиганты»)

В свою очередь, я привечал Ярослава Михайловича на ежемесячных музыкальных вечерах, которые проводились созданным при его содействии институтским джазовым клубом. В этих вечерах участвовали лучшие исполнители Москвы, Ленинграда, Прибалтики — Алексей Козлов, вибрафонист Леонид Гарин, записавший позывные радиостанции «Маяк», Георгий Гаранян, Николай Громин, Игорь Бриль, Давид Голощекин, Роман Кунсман, Константин Бахолдин… Всех не перечесть…

Скромная институтская столовая на первом этаже ломилась от любителей джаза. Надо сказать, что из-за «режимного статуса» института контроль за посетителями с улицы был довольно строгим. Помню только один «прокол». На вечере с участием музыкантов двух оркестров Олега Лундстрема и Вадима Людвиковского меня отозвал в сторону знакомый «представитель месткома» и тихо поинтересовался, как к нам проникла дочь американского посла Л. Томпсона.

Кивком головы указал на сидевших за столиком рядом с эстрадным помостом симпатичного темноволосого юношу и яркую модно одетую блондинку. Пообещав разобраться, дождался, когда кавалер встал и направился к кофеварке, приблизился к нему и предложил выйти покурить, поскольку в столовой это было запрещено.

Искал глазами Шаврова, надеясь посоветоваться, но он куда-то исчез. Юноша, студент МГУ, воспринял меня спокойно, понимая, что я организатор вечера и вряд ли доставлю ему особые неприятности. Он сразу сказал, что его барышня — дочь Томпсона, они вместе учатся и очень дружны.

За спиной юноши возникла явно встревоженная девушка. Мы познакомились, немного поговорили, и я удивился ее превосходному русскому языку.