— Страшно мне становится от мысли, что я вдруг останусь одна, без тебя, — признаётся Ханна. — Я сама не понимаю, почему я веду себя иногда так… контрпродуктивно, — она усмехается собственному заумному словечку. — Такое впечатление, что я всё сделала в эти дни, чтобы тебя оттолкнуть — а ведь я не хотела этого, Дон! Клянусь, не хотела.
— Так бывает, солнце моё, — утешает её Дон, ласково поправляя упавшие ей на лоб волнистые пряди. — Когда люди боятся, они не всегда действуют разумно, не могут оценить последствия своих действий. Прости, если я дал повод сомневаться во мне. Я не оставлю тебя.
— Когда я смотрю на тебя, я понимаю, что такое истинное милосердие. Ты один из немногих на моей памяти, кто действительно умеет прощать. Меня всегда это восхищало в тебе, — она прячет лицо у него на плече. — Не устаю благодарить Бога, что он послал мне тебя. Наверное, стоит самого тебя благодарить почаще.
Дон уже и не думал, что она о нём такого высокого мнения. Он смущён, её восторги кажутся преувеличенными. Но кокетничать и отнекиваться он не любит, поэтому просто улыбается и нежно целует её в ответ на эти слова. С ней так тепло, так спокойно. Тоска, сжимавшая сердце, наконец отступает. Они засыпают в объятиях друг друга, как бывало когда-то — и ведь, в общем, не так уж давно.
***
Дома после этого царит удивительный мир и гармония. Ханна ластится к нему, говорит комплименты, дети чувствуют, что всё, наконец, хорошо, и охотнее проводят время в гостиной. Они снова смотрят вечерние передачи вместе, рассевшись на диване в обнимку, чего давно уже не делали. И воскресный поход в церковь снова ощущается как праздник.
Ханна шепчет ему на ухо, что ей вспомнились первые дни их знакомства — а Дональду и самому они вспомнились, как тут не вспомнить. В последний год обучения в Оксфорде он часто видел её в той же часовне, куда ходил сам. Это само по себе было необычно, потому что мало кто из студентов ходил туда так же часто, как Дональд. Там они и познакомились, когда Дональду довелось одолжить ей зонт в дождливый день, а она, поборов робость, от которой после удалось вовсе избавиться, поддержала разговор… Было так неожиданно встретить настолько же глубоко верующего собеседника, неожиданно для них обоих, что их встречи и их беседы становились всё более частыми и долгими. Дэвид, помнится, немного обижался, что Дон его вдруг начал игнорировать, но когда узнал, что в деле замешана женщина — тут же снял все претензии и начал искренне болеть за их с Ханной ещё такие хрупкие отношения. Так здорово было общаться с человеком, который не считал Дона чудиком из-за его веры, не подтрунивал над ним, не пожимал плечами, а наоборот — уважал именно за это, разделял его любовь к Богу и верность Его заповедям. Ханна призналась тогда, что уже и не ждала, что встретит человека, настолько близкого ей по духу — и Дон невольно согласился с ней: он ведь тоже этого не ждал.
Конечно, говорили они не только о Боге, и, узнавая Ханну всё ближе, Дон открывал для себя целый мир, заключённый за светлой радужкой её зелёных глаз — открывал её яркую душу, её острый ум, её мечты об исцелении человечества от болезней, о существовании которых он, если честно, даже не знал… и о том, какой она хотела бы видеть свою будущую семью. И ему отчаянно хотелось стать частью её будущего, стать для неё опорой и найти себе опору в ней. Её близость, её мягкое тепло кружили Дону голову, и он признался ей, что влюблён — и был счастлив узнать, что это взаимно. Они приложили немало усилий, чтобы не потеряться после окончания Оксфорда, и к счастью обоим удалось найти работу в Лондоне и продолжать свидания, не забывая и о том, чтобы строить уже фундамент для будущей семьи. Дейкин, с которым Дон тогда делил съёмную квартиру, посмеивался над влюблённым в Ханну Скриппсом почти в тех же выражениях, в каких до этого посмеивался над влюблённым в Иисуса, а Поз… Поз вернулся в Шеффилд. На свадьбе Дона катлеровцы очень веселились над тем, что он первым из них умудрился найти жену, но если подумать — Кроутер уже тогда встречался со своей Тесс, да и Ахтар с Сильви на тот момент уже познакомился.