Непокаянный (СИ)

Дэвид договаривается о встрече со Скриппсом, изо всех сил стараясь скрыть тот факт, что он сам о своих откровенных словах почти сразу же пожалел. На попятный идти он не хочет, отчасти потому, что черту эту в себе он терпеть не может, все эти «Хочу!» — «Ой, нет, не хочу!» — «Или да…» — «А может, не стоит…» По большей же части — просто потому, что это правда: он хочет увидеть Дона, томится о нём, тоскует… видит сны. И при этом действительно жалеет о своём признании. Он очень сильно внутренне противится мысли об отношениях с Доном — сейчас. У него уже был горький опыт отношений с женатым мужчиной, который в жене и детях души не чаял.

Это как раз была последняя его попытка поддерживать отношения на расстоянии, хотя сейчас он не назвал бы то, что тогда происходило, отношениями. Мужчина тот был… довольно странный. Безусловно бисексуальный, и скорее похожий на Дейкина, чем на Дона (само по себе то, что Дон бисексуален, до сих пор не очень-то уложилось у Дэвида в голове). Он был очень раскованный, двигался грациозно, говорил остроумно и тонко шутил. Дэвид был покорён той легкостью, с которой Марку удалось его по-настоящему рассмешить — при том, что обычно партнёры такой ерундой, как хорошее настроение траха-на-одну-ночь, и не заморачивались. Марк был щедр на комплименты, ещё до секса уговорил записать ему свой телефон, после секса же так смотрел на беднягу Поза, будто тот повесил Луну на небо или вроде того. Но странность была не в этом.

Когда всплыло то, что он женат — худшим способом из возможных, в виде звонка в гостиничный номер прямо посреди горячего секса — Дэвиду сперва стало ужасно противно: Марк ответил на звонок жены, ничуть не смущаясь тем, что сидел в этот момент на члене Дэвида, и так ласково с ней ворковал, будто правда скучал у окна в пустом номере, как соврал ей на голубом глазу. Дэвид хотел уйти, не дожидаясь окончания разговора, но Марк не пускал его. Попрощавшись же со «своей заинькой», так умолял остаться, так жарко обещал «всё объяснить» и так распинался о том, что, конечно, он любит жену и детей («Детей?!» — «Да, две доченьки, вот у меня их фото!»), но без Дэвида жизни тоже уже не мыслит, что Дэвид — поверил. Марк умел говорить очень искренне, и это сыграло с Дэвидом злую шутку. Практически в лицо ему искренне сказанное «Мне нравится трахаться с тобой, но люблю я только жену» он принял за какое-то небывалое откровение, которого удостоился лишь потому, что его заслужил.

Потом это повторялось не раз: Марк отвлекал его забавными байками, блистал эрудицией, клялся, что Дэвид ему очень нужен, превозносил его до небес, называл его очаровательным, незабываемым, незаменимым. И добивал очень проникновенной историей о том, что никто никогда не был способен понять его так, как понимал Дэвид; никто не мог принять его полностью и дать ему всё, без чего он не представлял своей жизни. При этом за почти два года их свиданий Марк так ни разу и не сказал Дэвиду элементарного люблю, хотя слышал это от него регулярно. И по-прежнему ласково говорил с женой, не смущаясь его присутствием. А «всё, без чего он жизни не представлял», вероятно, заключалось в анальном сексе, доступном по первому свисту, и выполнении условий «конспирации»: никаких звонков от Дэвида, никаких подарков и никаких «засосов». За малейшие намёки на нарушение этих условий наказанием были обиды, скандалы и упрёки в чёрствости и эгоизме. Подарков он, кстати, и сам никогда не дарил.

Всё это Дэвиду стало очевидно далеко не сразу. Точнее, очевидно это было почти постоянно, но Дэвид старался об этом не думать. Ему казалось, что раз он кому-то нужен — то это уже неплохо, всё лучше, чем случайные связи совсем без привязанности. К тому же ему так не хотелось выглядеть чёрствым в чьих-то глазах, что он сам не заметил, как увлёкся и постепенно начал испытывать даже какое-то странное удовольствие от всё возрастающего самоотречения, которого требовало выполнение всех условий этого человека. Встречи с Марком доставляли острое наслаждение, мало что тогда могло сравниться с эйфорией от его улыбок, похвалы или благодарности. Но в промежутках между этими встречами на душе у Дэвида становилось всё хуже и хуже, и однажды, держа в одной руке баночку со снотворным, а в другой телефонную трубку, он вдруг осознал, что боится набрать номер Марка, даже отчаянно нуждаясь в его поддержке… и, к счастью, пришёл к выводу, что иногда случайные связи всё-таки лучше, чем это. Меньше иллюзий. Честнее.