Непокаянный (СИ)

— Не сомневаюсь, ты всегда был хорош в трагических образах… Я скучаю по твоему пению.

— Наверняка сильнее скучаешь по фортепиано, — улыбается тот.

— И это тоже, да…

***

— Официантка флиртует с тобой, — замечает Поз, уже за чаем, — но не со мной, — и улыбается своей полуулыбочкой.

— Да, в самом деле… — припоминает Дональд. — Что-то странное у неё с логикой: обручальное кольцо-то на мне.

— Да нет, Дон, всё нормально у неё с логикой как раз, — вздыхает Дэвид. — Про меня и так довольно быстро всё понимают, даже дома. А тут люди гораздо чаще сталкиваются с открытыми геями, так что и понимают быстрее. Да и я тут особо не прячусь.

Дональд внимательнее смотрит на Дэвида. Покрой его элегантной чёрной рубашки заметно сложнее, чем у той, в которой он был в прошлый раз. И ещё — это сейчас не видно — но на нём обтягивающие тёмные джинсы и яркий ремень с крупной пряжкой. Он выглядит действительно потрясно и, пожалуй, держится чуть раскованнее, чем тогда, на их встрече, даже и в баре.

— А я-то сразу не понял, почему ты так потрясающе выглядишь, — честно признаётся в своей глупости Дон. — Тебе идет быть собой, всегда шло. Я помню.

— Не смотри на меня так, а то она и с тобой флиртовать перестанет, — смеётся Познер, пряча за смехом смущённо-довольную улыбку. Он немного краснеет и бросает взгляд из-под ресниц, и Дон смеётся в ответ:

— Ну и Бог с ней, Поз. Я к тебе сюда приехал.

Дэвид ищет что-то пронзительным взглядом в его лице. И непонятно, находит ли. Дон понимает, что хочет другой обстановки. Хочет уединения.

— Пойдём-ка отсюда, наверное. Я хочу увидеть наконец тот вид из окна.

***

Разумеется, ни до какого окна они в тот раз так и не доходят. Всю дорогу до номера Познера они молчат: и в фойе, и в лифте, и в коридоре. Молчат и не прикасаются друг к другу. Впустив Дона, Дэвид мельком бросает взгляд в сторону окна, но жалюзи плотно закрыты, и он к нему не подходит. Предлагает выпивку — виски, коньяк? Дон прислушивается к себе и уверенно отвечает: «Нет, спасибо, Поз, что-то не хочется». Тот кивает — и на миг замирает, глядя на их пальто, висящие рядом. Но тут же стряхивает оцепенение, вспоминая:

— У меня для тебя есть подарок. На Рождество. Правда, купил я его ещё в твой день рождения, но по почте отправить так и не решился… чёрт его знает, почему. Не то чтобы я тогда на встречу надеялся.

Дон усмехается и наклоняется к своей сумке:

— Ну, значит, я не один такой. Это я тоже купил ещё до того, как…

Дэвид удивлён.

— На Хануку не дарят подарки, ты забыл**? — но он улыбается.

— Не привередничай. Тебе понравится… надеюсь.

Ему нравится. Он ахает, он светится от неожиданной радости, он так красив в эти минуты, что Дону больше ничего и не надо, ей-Богу. Вот этой минутки его счастья — достаточно. Но Поз вручает ему свёрток — и это «Заметки на полях „Имени Розы“», книга… о том, как писалась книга? О Господи. Поз не отстанет от него, пока он не напишет свой несчастный роман, не так ли?..

— Нет, не отстану, — с ласковой усмешкой подтверждает тот, и Дон смеётся, радостно и благодарно. Откладывает книгу на стол и приближается к Дэвиду неожиданно решительно и плавно, словно подхваченный неким потоком. Прикасается ладонями к рукам Дэвида, сжимающим его подарок, встречается с ним взглядом… И понимает, что — хотя, казалось бы, ещё ничего не произошло — пути назад уже нет. Они уже сказали друг другу слишком много — этими взглядами, улыбками, интонациями, самим фактом этой встречи в общем-то. Этого джинна обратно в бутылку уже не загнать, крышку ящика Пандоры уже не захлопнуть. Дон с улыбкой откладывает коробку с наушниками в сторону одной рукой, другой нежно сжимая пальцы Дэвида. Тот делает ещё полшага навстречу — они уже чувствуют тепло тел друг друга — и Дональд осторожно кладет ладонь на его талию.

Познер доверчиво льнёт к нему, но тут же мягко отстраняется и смотрит на него пристально и печально. Чуть хмурит брови, уголки губ чуть вниз.

— Я спрошу это один раз, Дон. Я должен, — говорит он тихо. — Ты… действительно этого хочешь?

В этом вопросе — остатки его сомнений, тревога за душевное спокойствие Скриппса, предвидение неизбежной боли в будущем… и отчаянная, до дрожи пронзительная надежда. Дон не может не сказать ему правду.

— Да, Дэвид. Я устал уже от самого себя бегать. Я действительно очень сильно этого хочу.

Он привлекает Дэвида к себе и прижимается лицом к его лицу, щекой к щеке, чувствует кожей невесомое касание его длинных ресниц, его дыхания.