Непокаянный (СИ)

Так что они забирают из номера Дона все его вещи и запираются у Познера. На этот раз они даже действительно смотрят в окно — как закат догорает над тёмным силуэтом охваченного бурей и практически полностью обесточенного города. Они соприкасаются плечами, облокотившись на подоконник, совсем как когда-то давно. Тогда это само собой получалось, просто и как-то естественно. Студенты Оксфорда вообще нарочито пренебрегали социальными нормами, так что их постоянный тактильный контакт не был исключением: все парни стремились перещеголять друг друга в демонстрации того, что они «выше этого» и не станут ни в кого тыкать пальцем, «ты чо как гей», будто какие-то провинциальные третьеклассники. Но если тогда постоянные целомудренные прикосновения давались им сравнительно легко, то сейчас они и десятка минут не выдерживают. Рука Дэвида обвивает талию Дона, тот поворачивает голову и вдыхает запах его волос, они начинают обниматься и полностью переключают внимание друг на друга. Их перебивает стук в дверь: консьержка разносит по номерам маленькие светильники на батарейках. Светильник оформлен как свеча, этакий забавный символ приближающегося третьего тысячелетия. Пожарная безопасность превыше всего.

— Электрическая свечка, — беззлобно ворчит Познер, — как прозаично. Что дальше: безалкогольный виски в мини-баре?

— И не говори, — вторит ему Дон. — Где же риск? Романтика? Копоть на потолке?

Познер в ответ игриво улыбается и несёт свечу к тумбочке у кровати, увлекая Дона за собой. И в чертах его сквозит обещание. Дон всегда любил это его лукавое выражение, многозначительный взгляд искрящихся глаз. В полумраке, едва рассеянном слабеньким огоньком, они вновь приникают друг к другу. Сбрасывают одежду и вместе с ней будто сбрасывают свои судьбы, освобождаются на время от них. Весь мир будто схлопывается для них в этот маленький островок полусвета, и всё остальное снова перестаёт существовать… на одну ночь. Ещё на одну. До утра.

***

К утру электричество восстановлено, но у стойки регистратора им советуют уточнить, смогут ли они, вообще говоря, уехать как запланировано. Те, кто бронировали номера после них, уже сообщили, что не могут прибыть вовремя из-за проблем на железной дороге. Познер звонит — и точно, из-за ветра что-то обрушилось на путях. Скорее всего движение откроется только завтра. У Дональда снова срабатывает инстинкт, и он, представившись, просит разрешения взять интервью у кого-нибудь из работников и представителей руководства отеля — о том, как обеспечивается безопасность гостей и персонала, как готовность к подобным происшествиям — или её отсутствие — может сказаться на репутации отеля. Суета уже улеглась, так что он без проблем получает и разрешение, и интервью.

По пути в номер Познера Дон звонит домой, сообщить о задержке. Ханна, кажется, недовольна больше, чем встревожена, а дети скорее возбуждены папиными приключениями — и, конечно, не догадываются, что он рассказывает им далеко не всё. Дон понимает, что сейчас бессмысленно стыдиться содеянного, но всё же стыдится и старается скрыть эту перемену своего настроения от Познера, чтобы не расстраивать его лишний раз.

— Тут почему-то чаще бывают такие ветра, — говорит Дэвид. — На блэкаут я, правда, ни разу ещё не попадал.

— А что у тебя за дела тут были?

Познер хмыкает и смотрит на Дона искоса, с каким-то задумчивым любопытством.

— Ну как ты сам думаешь, какие дела у гея из Шеффилда могут быть в «Северной гейской столице»? Не слышал о Канал-стрит?

Дон смущается. Он как-то думал, что это были дела, а не… «дела».

— Слыхал, — признаётся он, замечает, что Познер по-прежнему очень пристально на него смотрит, и смущается ещё сильнее. Однако заставляет себя тему не менять: Дэвид всегда терпеть не мог, если кто-то пытался скрывать своё отношение к его словам и поступкам.

— Вспоминая твои рассказы о глазастых соседках, я начинаю понимать твою логику. Значит, ты… ради секса сюда ездил?

— Да.

— И… часто?

Познер поводит плечом.

— Под настроение, ну… пару раз за месяц, может быть. Этим летом чаще, — в его взгляде знакомый вызов: «Осмелишься ли ты упрекнуть меня в чём-то, узнав об этом?» Дон запускает руки в свои волосы. Ему, конечно, следовало догадаться. По уверенным, умелым действиям Познера, по его обмолвке — там, в Шеффилде — о том, что он не «еврейский монах» (которых, кстати, всё-таки не бывает, Дон выяснял). Он чувствует укол в груди — и неприятно удивлён: что это, ревность? Какое он имеет право сейчас ревновать Дэвида к его жизни, из которой сам же устранился больше десяти лет назад?

— Ты… многое умеешь. В постели, — вырывается у него.

Ответа он ждёт с тревогой, не понимая, зачем вообще такое сказал: на комплимент это явно не тянет, а до подобных упрёков опускаться ему совершенно не хочется. Дэвид, слава Богу, отвечает, как на простую констатацию факта:

— Приходится. Когда люди не знают друг друга, техника выходит на первый план.

Дон снова прячет глаза.

— Я совсем профан в этом смысле, ты уж извини.

Поз, кажется, поражён уже тем, что Дону пришло в голову считать это недостатком: