Непонятый «Евгений Онегин»

Конечно же, поведением Онегина «классик и педант» чувствительно оскорблен, что и помечается поэтом: «Зарецкий губу закусил». Но ведет он себя отнюдь не как человек чести. Он отказывается от соблазна позлословить насчет Онегина, но, пуская в ход только привычку «расчетливо смолчать», дает волю мстительному чувству. За свою дерзость Онегину теперь неминуемо приходится платить кровью — собственной или друга. Зарецкий может быть удовлетворен в том и в другом случае: во втором, который и выпал, опыта Зарецкого достаточно, чтобы предположить (и ошибки не вышло), что невольного убийцу, отнюдь (в деревенской жизни) не бретера, будет тяжко мучить совесть.

Может статься, Зарецкий не заглядывал так далеко. Возможно, он выбирал из двух: по своей привычке помирить соперников и «тайно обесславить» Онегина, сплетничая за его спиной, — или просто заставить его рисковать жизнью. Заметим: для Онегина чувствительнее первое, т. е. вопросы чести. Зарецкий как мелкий человек предпочел наказать Онегина переживаниями у барьера.

Остается фактом, что неприязнь Онегина к Зарецкому дорого обошлась обоим противникам. Она помешала ему подумать о судьбе юноши. Единственное, что может позволить себе Онегин, это демонстративно нарушить правила дуэли, приведя в качестве секунданта слугу француза, в пику Зарецкому, в дуэлях «классику и педанту». Впрочем, Онегин (с тонкой помощью Пушкина) идет и на прямой выпад против Зарецкого:

«…Я не предвижу возражений
На представление мое:
Хоть человек он неизвестный,
Но уж конечно малый честный».

«Малый честный» поразительно напоминает авторское «даже честный человек»; сочтем это «случайным» совпадением реплик автора и героя — как-никак они друзья. А все-таки хоть и несколько подстроенным образом, «честному человеку» Зарецкому отрекомендован отнюдь не образцовый в вопросах чести слуга; «честный малый», покончив с «важным договором», предпочитает укрыться «за ближний пень».

Зарецкого преследует издевка изнутри. Прием комического эффекта — оксюморонный ряд несовместимых эпитетов. «Добрый и простой / Отец семейства…» — это звучит серьезно и веско. Но добавляется еще один эпитет: «Отец семейства — холостой», и весь ряд рушится: простота, на поверку, хуже воровства. Тот же оксюморонный ряд непосредственно продолжен: «надежный друг» — «помещик мирный» — «честный человек» — как тут не поверить в исправление века и героя! Но маленькое добавление «даже честный человек» вновь опрокидывает эти определения.

А каких это «учит азбуке детей» «отец семейства холостой»? Угадывание не требуется. Это как у Гоголя в повести о ссоре двух Иванов: «Детей у него не было. У Гапки есть дети и бегают часто по двору. Иван Иванович всегда дает каждому из них по бублику, или по кусочку дыни, или грушу». Персонаж Пушкина для отпрысков уделяет внимание пище духовной. Он и прямо назван отцом семейства — холостым.

А тут, пожалуй, возникает ситуация, где мы, читатели, можем придумать мотивировку, почему Зарецкого не было на именинах Татьяны: его репутация, логично предположить, побуждала Лариных, где подрастали две невесты, сторониться недальнего соседа. Для сравнения: подобные «подвиги» не ослабляли могущество Троекурова, но там тон задавали богатство и властолюбие хозяина.

Композиционное построение портрета Зарецкого идет от суммарной общей характеристики к ее расчленению и хронологической инверсии, с возвращением к описаниям оставленных «деяний» героя. Две строфы начинаются одинаково — «Бывало…»; былое, вопреки утверждению об «исправлении» героя, становится определяющим моментом характеристики Зарецкого. При этом оксюморонные сочетания остаются опорными и здесь: «в сраженье» — «отличился» — «смело»… «в грязь» «свалясь», «как зюзя пьяный». И вновь бурлескное обращение к античному имени: «новейший Регул» (ср. «Парис окружных городков»).

Композиционно портрет Зарецкого замкнут на кольцо, начинаясь суммарным представлением героя по типу временной организация «некогда» — «теперь», он и в детализации своей совершает тот же ход: «бывало» — «Sed alia tempora!» (но времена иные). К сказанному поэт возвращается буквально:

Как я сказал, Зарецкий мой,
Под сень черемух и акаций
От бурь укрывшись наконец,
Живет, как истинный мудрец,
Капусту садит, как Гораций,
Разводит уток и гусей
И учит азбуке детей.