Непотопляемая Грета Джеймс

– Чтобы ты начала думать о чем-то более стабильном. И я не собираюсь просить за это прощения.

– Знаешь, что самое плохое? – холодно произносит она. – Тебе никогда не приходило в голову, что я могу добиться успеха.

Конрад пинает серый комок ила.

– Что ты хочешь от меня услышать? У других родителей дети имеют настоящую работу, за которую им платят гарантированную зарплату. Работу, которая, как я считаю, имеет смысл. Я знаю, что посоветовать Эшеру о том, как управлять командой и сколько откладывать на пенсию. Я счастлив тем, что ты преуспела в своем сложном деле. Счастлив. Но не о такой жизни для тебя я мечтал.

– Ага. Моя жизнь сложилась куда лучше. И почему ты единственный человек, который не видит этого?

– Да потому, что все это выстроено на догадках и волшебной пыли, может в любой момент обрушиться. Вероятно, все рушится уже сейчас. И я не могу лгать и утверждать, что меня не пугает, что у моей дочери есть работа, – он изображает в воздухе кавычки, – в которой нет возможности оступиться и в которой ужасно много неопределенности и абсолютно никаких гарантий.

– Папа, – говорит Грета, и, к ее удивлению, у нее перехватывает дыхание. Создается впечатление, что они застряли в грязи – колеса буксуют, и ехать дальше совершенно невозможно. Они уже столько раз обсуждали этот вопрос, что, кажется, играют в какой-то пьесе, и каждый просто произносит заученные реплики. Но все же они не могут положить этому конец. – Здесь не предполагается никаких гарантий. Предполагается, что мне выпал один шанс на миллион. Словно я выиграла в гребаную лотерею, а ты хочешь, чтобы я отдала билет обратно и сидела бы в какой-нибудь занюханной конторе и потела бы над цифрами только потому, что такая работа стабильна. – Она качает головой. – С тобой невозможно разговаривать об этом. Мы живем на разных планетах.

– Так оно и есть, – ворчливо отзывается он. – На моей планете нет места для шикарных летних лагерей. Или уроков игры на гитаре. Знаешь, сколько работ я сменил к тому времени, как достиг твоего возраста? Я разносил газеты, стриг газоны, раскладывал продукты на полках в магазине. После службы на флоте я был барменом, строителем и…

– Папа, я знаю об этом.

– И когда я наконец добрался до телефонного справочника, то пусть я только снимал копии и выполнял какие-то поручения, но я оказался первым в семье, кто работал в офисе. Первым, кому надо было каждый день носить галстук. Может, все это не так уж и гламурно, но я всегда знал, когда мне заплатят в следующий раз, а это большое дело. Я пробил себе путь к твердой земле под ногами и думал, что научил тебя тому же.

– Ты и научил. Вот почему я так много работаю. Каждый день. И я хочу, чтобы у меня все получалось. Ужасно хочу. Хочу продолжать играть и делать записи все лучше и выступать с еще лучшими концертами.

– Ага, но что, если все это пойдет прахом? У тебя нет никакого плана B.

– Папа, – удивляется она, – конечно, он у меня есть, ведь я выросла под твоей крышей, разве не так? У меня в запасе и план С, и D, и E.

Он позволяет себе слегка улыбнуться, и в этой улыбке сквозит мимолетная гордость, а потом его губы возвращаются в прежнее положение.

– Знаешь, как часто другие музыканты просят меня написать что-нибудь для них? – продолжает Грета. – Или сколько человек хотят, чтобы я стала их продюсером? Меня все время приглашают читать лекции в Университете Нью-Йорка. Я знаю, что мой бизнес может оказаться ненадежным и ничто не вечно под луной. И я понимаю, что переживаю сейчас не лучшее время. Но шансы на то, чтобы попасть туда, где я сейчас нахожусь, астрономические. И я сделала это. Я справилась.

– На настоящий момент, – мрачно отвечает он.

Грета смотрит на него, стараясь не чувствовать себя столь подавленной.

– Ну почему тебе так трудно верить в меня? Разве ты никогда не мечтал о чем-то?

– Мечтал, – просто отвечает он, – моей мечтой была твоя мама.

Его ответ так неожиданен и так трагически очевиден, что Грета осекается. И делает резкий вдох, пытаясь прийти в себя.

– Ну, а я мечтаю, о чем сказала. И в конечном счете неважно, что ты об этом думаешь, потому что у меня все хорошо. Все хорошо. И дальше тоже все будет хорошо.

Она повторяет одно и то же три раза – словно магическое заклинание, словно пытается наколдовать себе что-то.

Словно пытается наколдовать кого-то.

Но перед ней только ее папа, смотрящий на нее каменным взглядом, и завязки его спасательного жилета трепещут на ветру. Никогда прежде ей не удавалось найти у него понимания и утешения. И она ненавидит себя за то, что нуждается в них, за то, что ей небезразлично его мнение, хотя она и говорила себе тысячу раз, что это не так. Но вот они пришли к тому, с чего начали.

– Ты когда-нибудь рисковал чем-то? – спрашивает она надтреснутым голосом. – Что сталось с ребенком, любившим все волшебное?

– Жизнь, – скептически смотрит на нее он. – С ним сталась жизнь. Я вырос. Имел семью. Работу, которая обеспечивала ей пропитание. – Он пожимает плечами. – Я всегда умел расставлять приоритеты. И тебе, вижу, трудно понять это.

Грета моргает: