Непотопляемая Грета Джеймс

Бедный ребенок умудряется уронить мячики двенадцать раз за три минуты, и два его промаха можно отнести на счет качки, в остальных же случаях он не справляется с ними из-за растерянности и неопытности. Но публика тем не менее с энтузиазмом аплодирует ему, и Грета чувствует, что сидящая рядом с ней Мэри расслабляется.

После этого выступает семья чечеточников, мужчина за шестьдесят, который поет под фонограмму We Didn’t Start the Fire, и фокусник Конрад, слегка хмурясь, не сводит с него оценивающего взгляда.

– Любитель, – фыркает он, но все же отдает должное его искусству.

За ними следует пара исполнителей христианских песнопений с укулеле, за ними – та самая старая леди, на которую Грета все время натыкается. Она читает собственное стихотворение о феминизме и сопротивлении, такое выразительное и полное матерных слов, что даже Грета под конец ее выступления краснеет. Грета бешено аплодирует ей и может поклясться, что, покидая сцену, женщина подмигивает ей.

– У нас на корабле столько талантов, – произносит Бобби почти после каждого номера.

Когда подходит их очередь, Мэри и Дэвис выбираются из своего ряда, выходят на сцену и исполняют попурри песен шестидесятых – от Марвина Гэя до Beach Boys. Им дружно и громко аплодируют. Грета уже давно не слышала, как Дэвис играет на пианино, а голос у Мэри по-прежнему чистый и сильный. И, находясь на сцене, они неотрывно смотрят друг на друга.

После этого комедиант слишком долго исполняет юмореску, посвященную рыбалке, и пожилой мужчина читает отрывок из «Улисса». Затем приходит черед Элеанор и Тодда. И они скользят по сцене под бурные аплодисменты так грациозно, что кажется, парят в воздухе, и Грета понимает вдруг, что действительно наслаждается этим глупым концертом на этом глупом круизном теплоходе.

Позже она так увлеченно перешептывается с Мэри о восьмидесятитрехлетних близнецах, сыгравших сцену из «Много шума из ничего», что почти не обращает внимания на то, как Бобби объявляет следующий номер. Но тут она видит, что на сцену поднимается по ступенькам Прити с акустической гитарой наперевес, и буквально замирает.

У нее нет причин переживать за девочку. Прити, похоже, совсем не нервничает. Она проходит прямо к центру площадки, встает перед микрофоном и настраивает гитару. Ее возбуждение кажется почти осязаемым, и когда она поднимает глаза, уверенная в себе и полная энтузиазма, оно охватывает и публику.

Она берет медиатор, зажатый у нее в зубах, и наклоняется к микрофону.

– Я исполню песню одного из моих кумиров, – говорит она, шаря взглядом по залу, – она называется «Песня птицы».

Грета не знает, рассчитывала ли девочка на то, что эти слова будут встречены аплодисментами, но в зале стоит тишина, и только в горле Греты булькает смех – это ее песня, и никто здесь не знает об этом. Откуда им знать. Даже ее знакомые не имеют об этом ни малейшего понятия. Конрад чешет ухо. Мэри ищет в сумочке мятную конфету. Тодд зевает, потом еще раз.

Прити берет начальные аккорды, и Грета не понимает, польщена она или же обеспокоена. Наверное, и то и другое. Песня старая, это четвертый трек ее дебютного альбома, самая первая ее запись, и она исполняет ее очень редко. Это скорее эскиз песни, а не собственно песня, она страшно гордилась ею в свое время, но теперь понимает, что она слишком вычурна, что в ней слишком много сложных риффов и коварных секвенций. Это не шлягер, но песню чертовски интересно исполнять, и потому она испытывает гордость за Прити – брови той сведены в линию, а язык высунут, – когда она приступает к первой прогрессии, и Грета осознает, что ей тоже интересно и весело играть эту мелодию.

– Она очень неплохо играет, – шепчет Мэри, и Грета способна лишь кивнуть в ответ, будучи не в силах отвести взгляда от девочки. До чего же это неожиданно – видеть, как кто-то еще испытывает подлинное удовольствие от чего-то такого, что ты сотворила из воздуха, и сердце Греты застревает у нее в горле, когда она смотрит, как Прити проделывает путь по очень тонкому, туго натянутому канату песни, как ее пальцы быстро перебирают струны, а голова склоняется над инструментом. И так продолжается до второго куплета. Сначала звучит не та нота. Прити останавливается. Исправляется. Берет еще несколько аккордов, снова останавливается. Так странно смотреть на все это в реальном времени, прекрасно понимать, каково приходится сейчас девочке, ощущать внезапную дыру там, где только что были сосредоточены ее нервы. За первой ошибкой следует еще одна, а затем – мгновенно – ее, как туманом, окутывает сомнением, и сквозь него трудно разглядеть хоть что-нибудь. Ты начинаешь переосмысливать каждую деталь происходящего – от элементов песни вплоть до энергии, излучаемой залом, которая затихает вокруг тебя, как ветер после шторма. И твои пальцы, только что летавшие по гитаре, цепенеют.

Прити поднимает глаза. Это продолжается всего секунду, и она ни на чем и ни на ком не останавливает взгляда, но Грета точно знает, что она ищет – она ждет помощи, она ждет ее.