«Непредсказуемый» Бродский (из цикла «Laterna Magica»)

С сочинением «Набережной неисцелимых» (1989) совпал выход серии документальных фильмов об опыте художников режиссера Алена Жобера (Allain Jaubert). Сюжет о Пуссене получил название «Четыре сезона» (“Le quattre saisons”, 1989). О Пуссене, который жил в Италии круглый год, было сказано, что ему удалось отразить изменения светового спектра в зависимости от времени года. Успех Пуссена, вероятно, вдохновил Иосифа. В его словесном описании Венеции есть наблюдения над световыми изменениями, правда, связанными не с четырьмя временами года, как у Пуссена, а с четырьмя бликами одного дня. Ведь он приезжал в Венецию лишь зимой.

Глава 21 Мурти‐бингизм

Год публикации итогового стихотворения был годом, исключительным для Бродского. Издательство “Farrar, Strauss & Giroux” выпустило переведенный на английский язык сборник стихов «Части речи» (“А Part of Speech”, 1980). И тогда же поползли слухи о номинации Бродского на Нобелевскую премию. Слухи были оправданы прежде всего благодаря репутации издательства как поставщика нобелевских лауреатов. Среди авторов, публиковавшихся в “Farrar, Strauss & Giroux”, Нобелевской премии были удостоены Александр Солженицын, Чеслав Милош, Элиас Канетти, Дерек Уолкотт и ряд других современных авторов. Об основателе издательства Роджере Страусе ходили слухи, что он ежегодно оставлял декабрь на поездку в Стокгольм, где у него уже был зарезервирован гостиничный номер.

В цивилизованных странах, и в Америке в первую очередь, с секретным включением имени в некий сакральный список колесо фортуны начинает вращаться до тех пор, пока не останавливается на нужных инициалах. Но что такое номинация? Пьер Бурдье усматривает в номинации «весьма таинственное действо, которое следует логике, вполне аналогичной магии, как она описана Марселем Мaуссом.[321] Так же, как колдун мобилизует капитал веры, накопленный за годы функционирования магической вселенной, Президент Республики, который подписывает указ о выдвижении кандидата, или врач, подписывающий бюллетень (по болезни, по инвалидности и т. д.), мобилизует символический капитал, накопленный в нем через всю сеть отношений распознавания в бюрократической вселенной. А кто удостоверил действительность бюллетеня?»[322]

Декабрьские события в Стокгольме составляли предмет исключительного интереса российских интеллектуалов. Не дожидаясь решения Нобелевского комитета, они уже раздавали премии достойным кандидатам. И тот факт, что Нобелевка за 1965 год досталась не Ахматовой, а Шолохову, был воспринят как преступление.

Бродский, охотно принимавший участие в распределении этого символического капитала, неизменно разделял недовольство русских интеллектуалов. Лица, попавшие в этот список без их согласия, подлежали единогласному вычеркиванию. И, возможно, единственным выбором Нобелевского комитета, не вызвавшим никаких возражений со стороны русской элиты вообще и, в частности, Бродского был выбор кандидата с инициалами И. Б.

Когда-то интервьюер “Open Space” задал мне вопрос о путях авторского мифотворчества, выбрав в качестве примера мифотворчество Бродского. Я ответила примерно так:

«У нас существует убежденность, что авторские мифы строятся самими авторами и уж, во всяком случае, не без их участия. Мне же авторский миф представляется коллективным творчеством, аналогом которого является мифотворчество древних. Скажем, чуть ли не каждый исторический эпизод, связанный с кровопролитием, пробуждал интерес к мифу о Христе. С Христом идентифицировали себя Кант, Достоевский, Пастернак, Блок, Булгаков.

Миф Бродского о себе, кажется, зародился из тайного присутствия в нашем обществе, задохнувшемся от стандарта соцреализма, ностальгического томления по мировой культуре. И в поэтике Бродского, и в нашей культуре это томление (по Польше, Иерусалиму, Афинам, Риму), по необходимости усваивалось как нечто, идущее не извне, а изнутри. “Все, что происходит вообще в мире, – любил повторять Бродский, – имеет на меня, если вообще имеет, лишь внутренний эффект».

В том же интервью я высказала мысль о том, что Бродский мог сознательно направлять усилия для расширения аудитории, вероятно, полагая, что миф достигает своей цели быстрее, чем изящная словесность. Не сомневаюсь, что миф Бродского о себе как персонаже энциклопедических знаний, афористичной и острой мысли оказался решающим фактором в присуждении ему желанной Нобелевки. И тогда-то ко мне поступил тот каверзный вопрос:

«Конечно, ее (премию. – А. П.) и по сей день получают действительно большие писатели – но не очевидно ли, что на выбор лауреатов часто влияют разные политические интересы? Не произошло ли у этой премии некоторой девальвации? Конечно, не такой, как у “Оскара”, но все-таки? И более общий вопрос: какую, по-вашему, роль играют в жизни автора всевозможные премии и прочие общественные поощрения?»