«Непредсказуемый» Бродский (из цикла «Laterna Magica»)

«Татьяна Толстая, а вслед за ней и другие, отвергла само понятие Центральная Европа: ничего такого нет, есть лишь отдельные государства. Писатель существует, чтобы писать, говорила она, русские писатели не имеют никакого отношения к оккупации братских стран. Ее слова вызвали резкое неприятие у Конрада и Шкворецкого, а Рушди потребовал, чтобы писатель, пишущий на языке империи, признал свою имперскую позицию. Писатель не имеет ничего общего с танками, отвечала Татьяна Толстая. Когда к критике российской точки зрения присоединилась Сьюзен Зонтаг, в дискуссию включился Иосиф Бродский, до того выступавший в роли переводчика и посредника.

“Никакая это не имперская позиция. Я бы сказал, что это единственный реалистический взгляд на данную проблему, который для нас, русских, возможен. А называть его империалистическим, приписывать нам невесть какое колониальное высокомерие и пренебрежение означает высокомерно не желать учитывать культурную и политическую реальность… Я считаю это в высшей степени близоруким. Добавлю еще одно.

В качестве антисоветской концепции концепция Центральной Европы ничего не дает. То есть будь я советским гражданином – на чье место я постараюсь сейчас встать, – на меня эта концепция не произвела бы ни малейшего впечатления. Она просто не работает”, – сказал Бродский.

На дальнейшие настойчивые вопросы Зонтаг Бродский отвечал нетерпеливо и с позиции анонимного “мы”: “Мы просто считаем, что именно потому, что эти страны находятся у нас под пятой, под пятой Советской власти, единственный путь освободить их – это освободиться самим”. Эти слова Бродский произносит летом 1988 года!

Когда в дискуссию вступил Чеслав Милош, тон Бродского тут же поменялся.

Милош. Divide et impera. Это колониальный принцип, и вы с ним согласны.

Бродский. Divide et impera. В каком смысле, Чеслав? Не понимаю. Не могли бы вы пояснить?

Милош. Концепция Центральной Европы не изобретение Кундеры. Вы просто одержимы тем, что это концепция Кундеры. На самом деле это совершенно не так. Как сказала Сьюзен Зонтаг, Центральная Европа – это антисоветская концепция, появление которой было спровоцировано оккупацией этих стран. Это явная антисоветская концепция. Как можете вы, советские писатели, принять ее? Это понятие в высшей степени враждебно Советскому Союзу.

Бродский. Нет, нет, я полностью с ним согласен, но… (Милош не дает ему сказать.)

Милош. И я должен добавить, что совесть писателя, например, русского писателя, обязана как-то реагировать на такие факты, как, скажем, пакт Гитлера со Сталиным и оккупация Прибалтики, откуда я родом. Но боюсь, что в русской литературе существует определенное табу, и табу это – империя».[325]

Как уже было сказано, Милош не часто вступал в прямую полемику с Бродским. Однако всей своей деятельностью этот нобелевский лауреат противостоял имперскому идеалу, который питал мысль Бродского. Следом за эссе под названием «Легенда чудовища-города» (см. сноски 176, 177) Милош пишет «Легенду воли» (“Warsaw”, 1942), в которой берет на прицел второго столпа французской беллетристики – Стендаля. «Почему погибает Жульен Сорель?» – задается Чеслав вопросом. Потому что план действий, который наметил для себя Жульен, не работает. Оказывается, что Сорель не в состоянии оставаться холодным и расчетливым игроком. В нем нет той силы воли и той свободы, которая необходима для победы.

Затронув темы свободы и воли, Милош указывает на Достоевского, которого взял под защиту Бродский, о чем ниже.

«Человеческие поступки определяются цепью причин и следствий. Надо мной висит фатализм социальной машины, но я, я свободен, и я свободен делать все, что я сам себе предписываю, сражаясь с собственной ничтожностью, со страхом, с эмоциями. В “Преступлении и наказании” Раскольников думает сходным образом и сходным образом сражается сам с собой перед тем, как убить старуху-процентщицу. В “Бесах” Кириллов кончает жизнь самоубийством, чтобы доказать, что только у него есть выбор, сохранить ли себе жизнь или лишиться ее, и что этот выбор не зависит ни от воли других людей, ни от Бога».[326]

В словах Милоша был намек, наверняка уловленный Бродским, к которому в равной степени относились слова о свободе как браваде. Ведь Бродский расправлялся с инакомыслящими как раз во имя такой свободы. В качестве жертвы сезона он выбрал чешского писателя Милана Кундеру, а точнее, статью под названием «Предисловие к вариации», которую Кундера опубликовал в февральском номере “New York Times Book Review” за 1985 год. Исходной точкой размышлений Кундеры был эпизод времени русской оккупации 1968 года.