Непрекрасная Элена

Кругом — лес… знакомый, привычный. Поляна до странности напоминает ту, где остановились люди Ларкса в мою первую ночь вне города. Но — нет. Эта поляна обширнее и вытянута в длину. Сильно вытянута: как рожа лесника, торчащая из зарослей опушки.

— Эля? — проглотив лишние вопросы, уточнил мужик.

— Эля! — бодро согласилась я.

Самолетик закрыл прозрачную крышку, как жук — надкрылья. Моторы загудели, серебристая игрушка покатилась, развернулась… разогналась и ввинтилась в небо.

— В городе-то вона чё имеется, — задумался ловчий, взглядом провожая самолет.

Сейчас, когда встречающий подошел вплотную, я вспомнила: этот мужик средних лет, тощий сам и с такой же тощей, в три волосины, бородкой, приходил лечиться. Кто-то его покусал, печень не смогла справиться с токсинами. Пришлось подкручивать иммунный статус и прописывать всякое полезное, советуясь с травником. Я кивнула своим воспоминаниям и бесцеремонно ткнула мужика пальцем в нос. Вслушалась в ощущения.

— А ничего так, дело движется. Тут не болит к ночи? Здесь не давит из-под рёбер? Ага… цвет кожи стал ровнее.

— Да уж, я прямо зажил наново, — кивнул мужик. — Так эта… штука летучая. Городская что ль?

— Нет. Она сама по себе. Меня по доброте душевной подвезли, потому что в городе неладно. Тут валги, и еще вы, много вас. На стенах смотрят, потеют и всё неправильно понимают.

— Во-во, не соображают, ума-то природного нет, — согласился мужик.

Мы двинулись к опушке и далее — лесом. Мужик скользил бесшумно, ему это давалось без усилий. Я прилагала усилия, но пыхтела и ломилась, как свихнувшийся вепрядь. Меня было слышно, наверное, аж из поселка деда Слава. Хорошо, что рядом шел довольный лечением пациент, он вслух не издевался. Советовал, как ставить ногу и по каким приметам замечать тропу. Хотя никаких троп я не видела.

Пригородная опушка обозначилась резко. Посветлело, ветер качнулся… и я вдохнула запах детства. Даже споткнулась: дым сожженной хлебной соломы, горьковато-бражный дух, куриный навоз. Много разного. Я никогда не замечала, каков он — запах города. Я жила в этом, и оно оставалось фоном, поскольку было вокруг с рождения.

Скоро я увидела стену Пуша. Далеко, на холме. Я только что смотрела на мир с палубы крейсера! Я видела саркофаг, я летела и любовалась степью, лесом и болотом во всем их величии.

Стена Пуша потрескавшаяся и убогая. Хуже только ворота! Жалкое и постыдное зрелище. Никто не нападает невесть как давно. Но город Пуш — в вечной осаде. Мы сами вбили себе в голову страхи и стереотипы. Сейчас, когда вдоль опушки лежат в траве валги, а по поваленным стволам и на камнях пристроились лесники — из города их видят врагами и злодеями. В них целятся… И тем самым обрекают себя на неприятности.

Людям дана речь, чтобы они могли договариваться. Но люди предпочитают словами — лгать и создавать стены страха… тактика вымирания предков в действии!

Я осмотрелась. Почти сразу увидела на невысоком холме, напротив ворот, белую валгу. Принцесса явилась лично и скучала, отвернувшись от города. Из-под ресниц наблюдала, как я кланяюсь и шагаю к ней. Держала за хвост Кузю. Малыш жался к траве и очень старался не прыгать. Из последних сил терпел! Он три дня не видел меня, соскучился и — по дрожащим ушам вижу — ощущал себя виноватым, ведь бросил меня, предал ради того седого скелета.

Кроп! Кого я сейчас ревную? Кузю к скелету или скелета к Кузе? Да я их обоих едва знаю… да оба они мне — не пойми кто! Да…

— Кузя, — я расплылась в умильной улыбке. — Я не сержусь, сама виновата, я без тебя на самолетике летала. А ты хорошо кушал?

Принцесса дернула уголками губ. Её позабавила моя привязанность к малышу. Даже отвлекла от размышлений о городе, а ведь я внятно ощущаю натянутость в позе валги, даже гнев. Хуже, не то! Глаза у принцессы с отчетливой желтизной, горят остро, холодно… Это может быть и ярость.

— Они что, стреляли? — шепотом спросила я. Понятия не имею, у кого.

Из-за спины, издали донеслось глухое «ага». Тощий лесник проводил меня и остался в стороне. Близко к принцессе валгов не подойдет никто из людей в здравом уме.

— В кого?

— У ворот сидели два вой-валга. В них и били, под утро аккурат, мы только-только явилися, — шепнул лесник.

— Ранили?

— Один охромел, другой вроде и не ранен, а только шибко озлился.

— У вас есть что-то светлое? Лучше белое.

Я обернулась. Мужик помялся и смущенно добыл из-под куртки кусок меха. Это я посоветовала не греть спину костровыми камнями в тряпке, а прикладывать мех после втирания мази. Он, оказывается, прислушался.

Мех не особенно белый. Но — сгодится. Я сбегала, забрала «белый флаг» и стала махать этим сомнительным знаком добрых намерений. Вокруг распространился запах перемирия — пот, мятная настойка, сосновая смола… Кузина мама чихнула. Теперь она наблюдала за мной с растущим вниманием. И уже не злилась: нелепая Эли интереснее целого города мерзавцев с оружием. Приятно.