Непрекрасная Элена

— Надо же, сплошная активная поверхность, я читал о таком, но лет триста никто в глаза не видывал подобного. Ага, переключатель языков, голосовое управление, а вот и нотный вариант музыки… Да, с тобой, — дед нехотя отвлёкся от изучения коробочки с музыкой. — Лоло громко заявила о своей роли в деле смерти Матвея. Не подумал бы, что юная особа умеет делать сильные шаги. Теперь старший Юрген под замком, психологи пробуют выявить всех, кто подвергался внушению… А! Тут есть описания жизни композиторов. Надо же, имеется даже архив рисунков.

Принцесса решила, что говорят с ней, сунулась носом в ладонь деда. Кузя заверещал, принялся отталкивать мать и бесцеремонно вполз к деду на колени. Я угрюмо засопела. Кропова коробочка! Вещица предков всех притянула, как магнит. Меня предали. Опять! В три носа лезут в новое, понимаете ли. Получается, мне одной надо за всех корчить умную рожу и тащиться на переговоры.

Я встала, помахала над головой дурацким куском меха и мерным шагом направилась к городу. Там никто не вякнул, не дернулся. После уничтожения ворот вряд ли требовались новые доводы в пользу мира с валгами отныне и во веки веков. То есть в переводе на человеческий — до свежего удара мочи во властолюбивую башку… Как я понимаю стаю! С людьми нельзя договориться по-доброму и надолго.

У ворот меня догнал тощий лесник. Наконец-то я вспомнила: его имя Рийк, прозвище Юркий. Он у ловчих — за старшего по дальним дозорам. И вряд ли стоит тыкать ему пальцем в нос при горожанах. Невежливо.

— Чёй-то всё в ихом жилье углами, углами, — ворчал Рийк, глядя на дома. — Не по уму. А что, в городе с камнем общаются? Из дерева мало изделанного.

«Изделанное» — это результат договора чернолеса с деревьями и корнями, я уже знаю. Изделывать умеет, например, дед Слав. А в городе по-дикарски рубят камни, жарят кирпичи и строят на растворе. Я скороговоркой рассказала. Пока говорила, у нас за спиной построились по двое еще несколько лесников, следом увязалась пара крупных валгов.

Впереди, меж домов, нас ждали бледные представители города, которые были очень рады видеть меня, ведь я мало похожа на кровожадного захватчика и, вдобавок, всем тут известно, мстительностью не отличаюсь.

Нас торжественно повели в зал переговоров. Меня в пять минут понизили в статусе до переводчика. И пошло-поехало, скучно и возвышенно, мимо дел… то есть мне так кажется. А прочим понравилось.

К сумеркам был сооружен дивной красоты мирный договор. Лесники получили право лечиться в городе и приглашать к себе в поселения на постоянное жительство врачей, по потребности и взаимному согласию. И учить малышню в Пуше наравне с горожанами — после карантина. Валги получили дюжину запечённых кур в специях, сломанный патефон и все пластинки, а еще деда Пётру без всяких условий.

А я тихо улизнула прочь… Наконец-то! Покинув переговоры, я пробилась через толпу — город уже отошел от страхов и бурлил, изучал новое. Заразных, вооруженных и ужасно диких лесников боялись, но избирательно. Кое-кто кое с кем пробовал общаться, пока что соблюдая дистанцию метра в три: при сравнении валга с лесником последний смотрится вполне себе братом по разуму.

— Эли! — издали закричала Мари.

Она прибежала сама и нашла меня тоже сама. Она сияла, как весеннее солнышко. Здоровенькая, нарядная. Никто её не обидел.

— Эли! — выдохнула сестра в ухо, обнимая. — А как меня спасали! Роскошно! У-уу… Ты молодец, ты пыхтишь. Уй-юй как пыхтишь! Ой как…

Мари отстранилась и улыбнулась еще ярче. Я тоже расцвела и вся в душе обмякла. Я дома. Так хорошо…

— А я замуж выхожу, вот! — подпрыгивая от важности своих новостей, пропищала Мари. Сделала большие глаза и заговорщицким шепотом просипела в ухо: — за моего мейтара!

Кроп.

Я не перестала дышать. Хотя по ощущениям… если бы Кузина мама за мои чудачества откусила мне голову от туловища, я бы и тогда не распалась так окончательно. Надвое! И обе половины никак не могут снова объединиться. Одна понимает Мари, кивает ей, что-то щебечет, смеется… а вторая сдохла и сгнила, безвозвратно.

Собственно, из-за разложения останков грустной половинки себя, я-целиковая не смогла задержаться дома на вечер и тем более на ночь.

Не помню, что я врала. Не помню, кому. Но звучало вроде убедительно. Я врала-врала, а после отвернулась и побрела вон из города. Через луг, на холм, с холма, до опушки и в лес.

Сразу стало темнее и тише. Спокойнее. Ко мне сунулся было кто-то из лесников-дозорных, но увидел мою дохлую морду — и не стал связываться.

Я брела и спотыкалась.

Что за история? Кузя отнял у меня деда Пётру. Но я сама так решила и так — правильно. Кузя малыш, стае нужен врач, деду в городе плохо…

Но как я могу принять эту новую кражу?

Мари без спросу оттяпала мою сказку, аж по локоть! И я осталась одна на весь мир. Вдруг! Я не думала, что так вот… осиротею. У меня нет причин ощущать себя мертвой, я рада за всех. Так рада… что зарылась бы в грунт и проспала до весны.

— Медовухи, — глубокомысленно решила я и огляделась. — Хочу сладкой жизни.