Непрекрасная Элена

— Не умеешь ты злиться, Эля, так не берись, не полегчает, — Слав расплылся в улыбке. — Пять слов кряду мирно да вежливо, а опосля вновь пожар с потопом! Однако ж кой-что скумекала. Ногу я не уродовал, но выжить-то имел думку. — Дед наклонился к борту возка, подмигнул. — Не про тебя та думка была, да-а… Ну, не серчай. Скрывать ничего не желаю, сам начал разговор. Пуш — особенный город. Броды оттоль недалече, а еще болота, торная степная тропа. Много кому в том месте видится польза. Вот мы и вышли в поход, чтоб иные не полезли, куда им не следует.

— А прямо пояснить? Кому польза? Что за броды? Какая такая тропа? Кто эти ваши «другие»?

— Мало ты успела понять о лесе и степи, — дед задумался. — Зачну объяснять, кругами до зимы пробродим, чтобы до главного дойти. Лучше я помолчу и дам тебе накопить вопросы. Будут они простые. От них поход не удлинится.

Тут бы нам помириться. Дед приложил столько усилий… Но я, теперь понимаю, только с виду приняла игру в вопросы и ответы, душой не оттаяла. Точно помню, меня и порадовало, и огорчило, что дед ни словечка о моём Мае не выговорил! Значит, все понял о нем. Интересно, кстати уж, много ли в степи людей вроде Мая? Неубиваемых, способных шагнуть через море… и не умеющих самого простого.

— А вот… — начала я и прикусила язык. Спрашивать при всех о Мае я не захотела. — А верхом на скакунах ездят?

— Плодятся они негусто, хоть и выносливы на диво, — дед Слав солидно кивнул, показал, что доволен вопросом. — Великое счастье для красного муравья — скакун. Вроде брата. Живут скакуны долго, по тридцать лет и более. Лучшие пестры с вызолотом, навроде моего. Без воды пять дней бегут. Однако же зерно им иногда надобно давать, а ласка им и того важнее. Ревнивые…

Вздохнул и замолк. Я брела, держалась за борт возка. Вроде бы понемногу успокаивалась, начинала озираться. Замечала: поход-то и впрямь велик! Тут и там мелькали в зарослях дозоры ловчих, охотники. Вереницей бесшумно двигались бережи. Шаг не чеканили, ровных шеренг, нелепых на лесной тропке, не поддерживали. Но даже так, смотрелись солидно.

Да уж… До того дня, когда один из бережей явился ко мне спросить про изжогу, я наивно полагала, что воинов в народе лесников нет. Ошибалась. Просто бережи в поселке не сидят, не их это дело. По моим наблюдениям бережи здоровьем и видом генного дерева — дубоподобного — схожи с ковалями. Внешне чуть посуше, но все равно страшные.

Пока я глядела на бережей, задумалась: Алекс намекал, что для меня опасность всегда есть и будет. Дед Слав думает так же.

Я жила в Пуше год за годом, гнулась под тяжестью терпения и благодарности, прятала дар… но большого страха не знала. С детской простотой твердила себе: Пуш — обиталище врачей, сплошь мирное, пропитанное спиртовым духом гуманизма. Родной дом, не идеальный, но мне и не нужно идеального.

Ни разу за семнадцать лет я не задалась очевидными вопросами! Например: разве могли в городе не знать, насколько особенный геном вынули из заморозки? Разве были причины у тех, кто затеял мое рождение, верить в мои детские трюки с ровным пульсом? Разве Юргены прибыли случайно? Нет! Они явились, чтобы забрать «товар».

Я прожила семнадцать лет без страха, вышла из города без настоящего страха… и сбежала повторно — в ужасе!

«Мой мейтар». Сказочная, детская простота слов. Улыбка сестры, ее взгляд. Все это буквально взорвало меня изнутри, я разучилась верить в самые простые слова города. Принимать самые невинные улыбки.

«Место вне мира» — так дед Слав назвал город в нашу первую встречу. И я вдруг поняла и приняла сказанное! Внутри стен Пуша воздух пропитан двуличностью, двусмысленностью и малодушием.

Зачем же дед Слав идет походом на Пуш? Зачем меня с собой тащит? Спросить бы прямо… но я не хочу ответа, который может оказаться приказом.

Весь второй день я маялась без вопросов и ответов. Мне сгодился бы ответ Алекса. Хочу знать: как он живет в мире, ведь он такой — один… Но Алекс не ответит, чую. Я бы помолчала рядом с Маем и что-то поняла, и успокоилась… Но Май не появился в тот день. И я стала задавать окольные вопросы деду Славу.

— Дед, а ты всю жизнь был чернолес? Твой дар наследный или он вырастает постепенно? Тебя заставили проявить дар? И было нельзя отказаться?

— Не наследный. Люди все ж не деревья, мы прирастаем душою к делам, а только нам дано корни свои рубить, меняться и снова расти, иначе… ежели сил достанет. Заставить человека силу свою растить нельзя. Кривая она будет, сила. И сам человек кривой станет, извернутый. Вреда от него приключится более, нежели блага. По молодости я был изрядно боевит, — дед вроде бы дремал, но вдруг оживился. — Скакуна мне привели от сердечного врага, да-а… Было дело, он плечо мне смял и руку изуродовал, я ответно голову ему, почитай, снёс. И как в ум-то вошло плашмя саблю развернуть? Не, мимо ума случилось везение: руки спроворили… иначе б не успел.

Я споткнулась. Неужели и в лесу, и на юге в степи, люди не могут жить мирно? Неужели мне почудился покой в поселке? Выходит, и тут меня могут на торг выставить? Нет! Только не дед Слав…