Непрекрасная Элена

Наверное, — думала я на ходу, — стоило вести себя менее нахально. По примеру незнакомой принцессы ограничиться касанием пальцев о прядь волос… Но я не желаю после думать, что из-за дурацких церемоний упустила единственный в жизни шанс на королевское предложение лапы и хвоста… То есть руки и сердца! Я не знаю, насколько схоже со мной Май понимает происходящее. Он — особенный. Иногда я вижу в его глазах целый мир, словно он прожил двести лет и знает всё о каждом. А иногда он проще младенца Кузи. Так что за шиворот и в туман — самое то.

Я пёрла по лугу оглохшая и вдохновленная. Не слышала хохота в лагере людей, не видела деревьев, хотя им бы самое время обозначить опушку… Пёрла и думала: а что дальше? Я выросла в городе врачей. Теорию обо всем, что полагается делать «дальше», я сдала на «отлично» в пятнадцать на курсе общей физиологии. Кроп! Толку-то? Теория от практики отличается, как… как я от нормальных людей! Если рассматривать практику типа «Эли и Ларкс», то результат — минимум один труп задолго до рассвета… «Эли и Матвей» — ну, это я знаю, три секунды невинного поцелуя и шесть часов лечебного обморока. А вот Эли и…

Мысли обрезало. Я сперва решила, что взлетаю. Но сразу же сообразила: падаю! Икнула и… повисла. Над водой! Май успел поймать меня и держит, приобняв под локти. Я даже не вымочила ноги в том ручье, о крутых и заросших маскировочной травой берегах которого предупреждали и лесники, и степняки.

Вот тебе и королевская свадьба, Эли. С этикетом ты несовместима… Или шишка на башку, или лужа под задницу, в любом случае гарантирован возврат в реальность.

— Кажется, лес там, — я покосилась через плечо.

— Лес, — повторил Май. Бережно поставил меня и повернул к себе. — Эли.

— Совращение младенца, — шепотом пожаловалась я, побагровела во все уши и нахально уставилась в прозрачные спокойные глаза.

Обняла Мая, прижалась. И он обнял меня. Сразу стало тепло. Он же ходячая польза для всех-всех-всех. Согрел, он умеет. Я сказала спасибо и поцеловала его в лоб. Пульс — сто двадцать. У меня. Для порядка и без особых надежд я проверила его пульс. Как обычно, никакой. Вообще сомневаюсь, что физиология как наука применима к данному загадочному организму. Собственно, я не пыталась уточнить частоту пульса. Мне важнее, что он — ровный. Важнее и больнее.

— Я подожду, пока ты сам украдешь меня за шкирку, — пришлось потереться об его щёку и тем исчерпать безумства ночного побега. — Мимо леса я промахнулась на целую степь… Пошли. Найдем хотя бы Кузю.

Май расцвел улыбкой и махнул рукой в туман. Мы побрели вдвоем… Где-то далеко, невидимое, грелось утро. Туман все еще оставался серым, холодным, но я не верила ему. Мы шли и шли, как будто опять вернулись в сказку. Правда, я такую ещё ни для кого не придумывала и не рассказывала. Самое время это исправить. Я начала тихонько подбирать слова, а Май слушал.

Собственно, первый раз я рассказываю сказку только для него. Само собой, главный в сказке — Май, он умеет сплетать из прядей тумана добрые пожелания, которые всегда-всегда сбываются. Иногда он плетёт узоры впрок, развешивает серебряными паутинками на степной траве и деревьях большого леса. Люди и даже валги не видят в паутинках ничего особенного, но, порвав их, могут услышать: «Будь здоров», «Улыбнись» — или всего лишь тихий, как дыхание, звон колокольчиков…

Сказка затихла, рассказалась вся. Мы остановились, и я услышала тот самый звон. Едва различимый, как дыхание. Туман проредился, расслоился, постепенно дал рассмотреть огромную сосну с розово-золотой верхушкой, наполненной сиянием утра.

Под сосной сидели двое — Кузя и его мама. Кажется, они слышали сказку Мая. И колокольчики… их создала принцесса, для нас и для сына. С её голосом и Кузиной синеглазой добротой несложно оживить сказку.

Мы с Маем сели рядом с валгами. Вместе, молча, дождались, пока золото дня спустится из крон и ляжет на степь роскошным ковром. Туман уползал, прятался в лес. Он сделался клочковатый, синий и розовый. Полный невнятных шорохов, неугаданных силуэтов и нерассказанных историй. Туман ускользал — и мы ни о чем не жалели.

— День, — сказала я и прищурилась на неяркое пока солнце, годное для моих глаз.

— Йях, — согласился Кузя.

— У моего друга Алекса есть вопросы к разумным, я могу и вам задать их? — уточнила я, повернула голову и стала рассматривать профиль принцессы. Она всегда такая величественная… деда Слава могу назвать на «ты», а её не могу. — Вы позволите?

Мне на лоб намотались два хвоста. И я стала думать, заранее примирившись с головной болью. Где-то в области затылка тихо блаженствовал Алекс, я ощущала его внимание, хотя он не вмешивался грубо, словами.