Непрекрасная Элена

Маня выслушала «брата», шевельнула ухом, но головы не повернула. Она с первого дня, проведенного на палубе, лежит или сидит в сторонке. Она постоянно напряжена, принюхивается… Днем и ночью, рядом с людьми и вдали от нас, она ждет беды. Жизнь приучила. Почему же Ваня иной? Думаю, в этой паре он — собиратель нового, тогда как Маня — хранительница традиций. Логично: Ваня зрячий, Маня слепая. И упрямая. Достойное уважения качество. Сколько ни набиваюсь к ней в мамки-няньки, до сих пор на всякую попытку дотронуться Маня скалит зубы. Не кусает, нет. Отскакивает и рычит. Я радуюсь: окрепла! Ходит уверенно, задние лапы еще вчера приволакивала, а сегодня пропал и этот остаточный симптом паралича. И хвост! Он растет. Уже длиною с мой мизинец. Лысый, розовый и смешной… Позвонки мелкие, как горошины в стручке. Хрящи полупрозрачные. Кажется, хвост растет болезненно. Вчера Маня не спала, сегодня весь день выглядит неважно. Ушла с палубы, забилась под трап в пяти шагах от меня. Не хочет, чтобы Ваня читал её боль. Еще, как я надеюсь, она знает мое сочувствие и нехотя, отвернувшись к стенке — но принимает его.

— Алекс, — шепчу сквозь зубы. Легонько постукиваю судорожно сжатым кулаком по стенке и надеясь, что мышцы вот-вот отреагируют, избавят ладонь от тяжести кувалды, — ты же умный. Ты чем думал, когда обещал нам путь до моря за десять дней? Или сколько там… Не помню. У меня судорога даже в мозгу. Везде судорога!

— Не жалуйся, уже работаю над этим, — прошелестел внутри черепа Алекс. Кувалда брякнулась на доски. — Я делал расчёт, исходя из полноценного экипажа при достатке угля. Но вы не можете использовать даже труд пленного.

Я облокотилась о край угольного ларя и замерла полудохлой буквой «г». Да уж… Я хотела выпустить пленного, пристегнув на цепь. Но Маня принюхалась, повела мордой и что-то такое провыла… Алекс сказал, у меня приключился микроинсульт. По счастью, для меня этот диагноз предков ничуть не опасен. А вот пленный едва уцелел. Когда Маня вмешалась, я уже договорилась с бывшим стражем стен Пуша о перемирии и отпирала дверь трюмной каюты. Сознание мигнуло — это и был микроинсульт — я поморщилась и отметила, что пленник молчит. Кинулась в трюм, сразу выявила остановку сердца, успела реанимировать. И никакой благодарности за спасение жизни. Очнувшись, мужик подпер дверь изнутри чем-то тяжелым! Лавкой, наверное. С тех пор в камере до жути тихо. А я вкалываю одна.

— Эли, надо посоветоваться, — позвал с палубы бездельник-кочегар. Добавил ласково, уж точно не мне: — Вот, не роняй, сожми ручонку.

— Ага, — невпопад отозвалась я.

Попробовала сжать кулак. Получилось. Разжала… Волдыри мокрые, многослойные. Кое-где уже стали плотными мозолями. Больно. Смешное слово, ни о чем. Кожу не просто дерет, её словно поливают горящим маслом. Я не ору лишь потому, что Маня рядом. Кропова живучесть! Скоро мне станет лучше, и я смогу продолжить пытку. Мозоли уже делаются желто-серыми, волдыри сохнут… Вся эта дрянь отвалится от свеженькой розовой кожицы, стоит потереть ладонью о ладонь. Определенно, сейчас я регенерирую в разы быстрее и полнее, чем прежде, в Пуше. Скорее всего потому, что перестала втискивать себя в рамки «нормы».

— Иду, ага-у, — еще раз буркнула-зевнула я. Не разгибаясь, посмотрела на трап, на Маню в углу. — Эй, тоже идешь? Йях или не йях? Кузя знает слово йях. Кузя тебе соплеменник. Я познакомлю вас, и ты спокойно выспишься. Уж он-то умеет защищать. Ему-то даже ты поверишь.

Продолжая невнятно нахваливать Кузю и зевать, я поползла по трапу. Долгий путь. Я цеплялась за ступеньки и рывком подтягивала ленивое тело. Доски плыли толчками… При любой живучести люди устают. Но я упрямо ползу вверх. Вот и палуба, совсем близко… чуть не впечаталась в мою сонную рожу. Надо еще выше лезть.

Следом бредет Маня, слышу стук её когтей. Обычно валги не шумят, но у малышки когти слоистые, длинные и искривлённые… словно они росли-росли и не стачивались. Так и было, она же не могла ходить.

Зеваю, аж до хруста челюстей. Сажусь, удобно опираюсь на руки, чтобы перестать смотреть на доски и, наконец уже, напрячь шею, поднять голову. Определенно, сонливость избыточная, скорее всего она — следствие физической активности, аномальной по нагрузке и продолжительности… Интересно: я сама думаю такими странными словами — или это Алекс бубнит в голове? Или даже Петр-физик?

— Ан, дус, трэ, — негромко и очень раздельно говорит дядя Дима.

В такт счету «трэ» я как раз успеваю прохрустеть всеми шейными позвонками. Гляжу в темное небо, созерцаю звезды природные и созданные усталостью… Меня немножко беспокоит странность счёта — что за язык и почему тон такой ровный?

Нет. Меня очень беспокоит этот счет! Пульс подскочил, сонливость сгинула.