Непрекрасная Элена

— Мурамаса — имя мастера, что отковал клинок. Душа в стали есть, я чую. Но спроси себя: разве ты умеешь видеть душу отца, жены или ребенка? Нет, хотя они тебе родные. Душу клинка тем более не ощущаешь. Врачи называют то, что ты испытал и что сломало печать рабства шалвы — самовнушение. Я выучил слово и понял смысл. Всегда знал, что самовнушение гибельно для слабых и спасительно для сильных. Он привык бояться, сдался внутри. Он верил в перстень и поверил в клинок, — Сим прожевал ломтик и нащупал флягу. — Нет, он поверил в меня. Калим, я уже сказал. Я — Сим, и пока я атаман, нет в степи никого иного с тем же именем. Я не внушаю людям. Я говорю с ними и делаю свое дело. Люди сердцем решают, верить в меня или нет. Так они делают меня отчим. Я атаман, я ищу новое, такова главная охота моей жизни. Я ловкий и яростный охотник. Ты тоже охотник, раз вышел из ворот и стал искать в степи ответы. Ты охотник, потому мы сидим и беседуем. Ты не мышь.

— Дай подумаю, — Калим сгреб ломтики мяса, сунул в рот все сразу и стал жевать, смаргивая слезинки. Спазмы душили Калима, он икал и снова жевал, запивал, опять икал. Долго. Пока не сгрыз всё мясо и не успокоился хоть чуть-чуть. — Уф… сплошная соль. Ты прав, опухоль и пустота. Все сразу! Но мне уже легче. Так… Так: хуж. Он сказал — хуж. И ты сказал, наш город хочет прибрать к рукам кто-то… хуж. Вот о чем расскажи!

— Расскажу, что знаю. Но ты обещал отплатить. Плати, у меня тоже вопросы, — Сим улыбнулся. — Что случилось вчера? Что заставило тебя выйти из города?

— Слизь. Мы вдруг нашли её… не знаю, как объяснить! В разных домах. На вершине паркового холма. На стене. Слизь… кошмарная, протухшая. Каждая куча — ведра на три. А то и больше, много впиталось, и еще тряпки какие-то. Одежда? Вспомнить тошно! Словно некто издох полгода назад и вдруг… в один миг разложился. В городе паника, хотя слизь успели убрать, её мало кто видел. Хранители сочли, надо готовиться к эпидемии. Я стал спрашивать, в чем причина появления слизи, требовал дознания. Отец приказал молчать. Стало понятно: вот-вот всех загонят в дома, а то и в убежище. Выйти из города сделается невозможно. Так что я сбежал, пока мог.

— Эпи-демии, — кивнул Сим. — Слово слышал, спросить смысл забыл. Расскажи. Сейчас будет полезно говорить длинно и умно. Ты не учуял, но я давно слышу. Мои ближние скоро встанут вон на том холме. Налетят и начнут меня опекать-распекать, — нарочито горестно вздохнул атаман и рассмеялся. — Зато всем нам достанется горячий обед. Будет кстати, еще много новостей придется… пережевать. И вам, и мне.

Калим некоторое время смотрел на атамана молча, исподлобья. Зло, удивленно и в то же время с долей уважения. Он ломал себя и принимал новое. То есть, по мнению Сима, смог бы прижиться в степи… и не сойти с ума. Хотя это трудно. Очень трудно! После обеда Калиму предстоит узнать, — Сим отвернулся и махнул ближним, как раз теперь явившим себя за рекой, — что громадная толпа дикарей валом валит к городу. Что цель похода — не просто пошуметь под стенами. «Дикари» желают вырезать всех хужаби, пока те не натворили бед. Увы, войти в город без боя — это понимал даже Сим, не желавший большой крови — не получится. Как не удастся и убедить горожан выдать ведьм, в существование которых не верят. Самах слеп и кичится свой слепотой… да еще и эта загадочная «эпи-деми».

— Эпидемия, — начал Калим, и смолк. Он неотрывно глядел на холм, где все гуще вставали верховые. Поморщился, продолжил. — Болезнь. Общая, угнетает сразу весь город и распространяется, как пожар. Иногда начинается из-за вируса, а иногда…

Калим говорил медленно, временами смолкал, начинал фразу с первого слова. Он то открывал глаза, то плотно зажмуривал. Он не желал видеть, как волнами наезжают дикари, новые и новые. Как они переговариваются и ставят шатры, отгоняют скакунов, режут дерн и стаскивают камни из середины сухого русла — готовят кострища. А еще Калима донимали — по кашлю понятно — запахи… Пот, кожа грубой выделки, приправы, первый костровой дымок.

Горожанин говорил, держась за рассказ, как за последнюю нить, сберегающую его мужество, а равно и рассудок людей, сидящих у него за спиной. Смолк охрипший Калим, когда рядом с атаманом рухнул в гусиную траву Ганс. Огромный, всклокоченный после скачки, бурно дышащий.

— Рубач! Уфх, ну и ходкий твой Яран. Расскажи, что занесло встречным ветром в твою дурную башку? Меняем замысел? Пальцы тьмы тянутся каждый своей степью, широко разошлись. Сам знаешь, двинуть такую прорву народа — шайсе…

— Решение не дозрело. Я жду апу Бину, есть новый вопрос. Кроме неё, вряд ли кто ответит. Я много раз звал Алекса… ты не знаешь, о ком я, но апа Пётра знает. Жду и его. Вот обрывки тайн, Штейн: нет нового от Мая, нет рядом Кузи, в городе какая-то слизь. Я чую связь в перечисленных делах, они — обломки чего-то целого. Не понимаю, не могу нащупать какое оно — целое. Нечто изменилось в мире, Ганс. Хочешь, громко тебе скажу: мне страшно.

Сим посмотрел на друга и виновато развел руками.