Неприличное предложение

— Надо, — и пошёл открывать дверь. Он позвал для консультации юриста и тот как раз приехал.

— Чтобы признать человека пропавшим, необходимо обратиться в суд с исковым заявлением и предоставить доказательства его отсутствия в течение года, — пояснил нам юрист.

— А если… — не договорил Платон, но его юрист, пожилой солидный дядечка в безликом чёрном костюме и голубом галстуке, словно только что со встречи глав государств, на которую одевались строго по протоколу, понял и так.

— В случае, когда человек пропал без вести при обстоятельствах, угрожавших жизни, его признают умершим, если нет сведений о нём в течение шести месяцев.

— Полгода, — выдохнула я. — А что потом?

— Надо провести панихиду? Сделать какое-то пустое захоронение? — продолжил мою мысль Платон.

— На усмотрение родственников. Тут единого решения нет, — так же сдержано и нейтрально ответил юрист. — Можно похоронить, попрощаться, почтить память. А можно ничего не делать. Зависит от того станет ли легче тем, кто остался. Надо ли это им. Тем, кто от нас уходит, боюсь, уже ничего не надо.

— У нас есть минимум полгода, а, может, целая жизнь, чтобы принять решение, — обнял меня Платон, когда юрист ушёл.

— Прости, но, кажется, до этого нам придётся принять ещё одно очень непростое решение. А мне сказать о том, чего ты не хочешь знать, — подняла я на него глаза.

— Есть столько вещей, о которых я ничего не хочу знать, — тяжело вздохнул Прегер. — Но я тебя слушаю.

— Я беременна. Но это, может быть, не твой ребёнок, — на одном дыхании выпалила я.

Платон замер, осмысливая мои слова.

— А, может быть, мой? — наконец произнёс он, но ни одной эмоции я не смогла прочитать по его непроницаемому лицу.

— Точно можно будет узнать в восемь недель. Берут кровь из вены и определяют отцовство. Но я пойму, если ты захочешь, чтобы я ушла сейчас. Я приму любое твоё решение, кроме одного, — хотела я гордо задрать подбородок, но не смогла — расплакалась. — Я не избавлюсь от него. Ни за что, — сделала я шаг назад, сморгнув слёзы.

Они застили глаза, текли по щекам, капали. А я смотрела сквозь них на Прегера и понимала, что не хочу без него. Что, конечно, я уйду и справлюсь с чем угодно, если придётся, но он… у меня в крови, в душе, в сердце, под кожей. Я не смогу без сердца, без души. А если уйду, оставлю их здесь, с ним.

Это были такие долгие секунды, когда он молчал.

— Дурочка, — наконец покачал головой. Подтянул меня к себе и обнял. — Это ребёнок Ильи?

Я кивнула. Или твой. И разрыдалась ещё сильнее.

Нет, мы не забыли про контрацепцию. Но с Ильёй было нечем. А с Прегером мы и не собирались ничем пользоваться, после его домика с причалом.

Да, мы чёртовы безответственные фаталисты! Но живём один раз.

— Тогда это совсем не то, чего я не хотел бы слышать, — горько усмехнулся Прегер. — Это как раз наоборот, то, что придаёт жизни смысл. Сейчас как никогда. И моей жизни — особенно.

— Почему? — подняла я к нему заплаканное лицо.

— Потому что мне только что принесли документы о разводе. И я… прости, что я ещё не купил кольцо… Но думаю сейчас самый подходящий момент, чтобы спросить… Яна Ольшанская, будешь моей женой?

Я онемела на пару секунд. Но потом меня словно прорвало.

— К чёрту кольцо! В горе и радости, в болезни и здравии, что бы ни случилось, я согласна быть твоей женой, Платон Прегер. Если тебе важно это слышать, клянусь, я буду лучшей женой, какой только смогу стать. Но прошу тебя, может, когда-нибудь потом мы поставим этот штамп, если тебя будет это тяготить. Но сейчас… Я нищая студентка, а ты дьявольски богат. Но я хочу замуж за тебя, а не за твоё богатство. И не хочу дойти до того, чтобы однажды нанять киллера или делить имущество. Я беременна и, может быть, не от тебя. Это нечестно: окольцевать тебя так. Не надо штампов, колец, церемоний и брачных контрактов. Я, Яна Ольшанская, беру тебя в мужья, Платон Прегер, потому что люблю. Всем сердцем, всей душой и прочими частями своего тела. Я клянусь, что всегда буду с тобой честна, что верность для меня не пустой звук. Потому что ты — всё, чего я хочу в этой жизни… И да будет так! Аминь! — взмахнула я руками.

— Я услышал тебя, Яна Ольшанская, — улыбнулся Прегер. — Но, боюсь, я буду настаивать. На свадьбе. Потому что ты будешь самой красивой в мире невестой, и ты заслуживаешь самую лучшую свадьбу, какую пожелаешь. На кольцах. Потому что хочу видеть на твоём пальце этот чёртов ободок, такой же как на своём. И на фамилии Прегер, которую я хочу слышать рядом с твоим именем. И рядом с именем нашего ребёнка. От кого бы ни был зачат — он твой, а значит, и мой. Для меня это сейчас как никогда важно. Всё это. Поверь.

— Платон! — выдохнула я, не зная, что сказать. — Но почему?