Удивительно, но вечер проходит мирно и благоприятно. Даже не ожидала. До последнего ждала подлянки, но Джи Линь выдержан, и отработал обещанную роль до последней секунды.
Мне вручают визитки и берут слово, что я обязательно позвоню и договорюсь о следующей встрече. То же самое с Игнатом, и когда уже меценаты собираются, благодаря за вечер и компанию, Селиверстов поднимается из-за стола:
— Спасибо, — скупо и даже без вынужденной улыбки. Протягивает руку Лиангу: — За Ромку отдельное.
И если на миг мое сердце обрывается, а страх кишки скручивает, то в следующую секунду обращаюсь в слух.
— Не за что, — отвечает пожатием Джи Линь. — Я виноват и пытаться хоть как-то исправить.
— Да, есть такое, — без злобы, но соглашаясь с горькой правдой.
— Я уметь признавать свой ошибка.
— Это хорошо, правда, для Штыка роли не имеет. Врачи не обнадеживают…
— Врачи не всегда способен понять чудес, а он случаться. Ян Ви Чонг — знать магий, он целитель от бога.
Знакомое имя. Душу затапливает безграничная надежда на чудо для Ромы. Именно этот кудесник врачевал Лианга после последней аварии, хотя все специалисты руки умыли.
— Так хорош?
— Не то слово. Он поднять меня, когда вердикт быть однозначный. Я должен быть прикован к постель, — словно услышав мои мысли, подтверждает слова Джи Линь.
— И?
— Как видеть, — разводит руками Лианг, намекая на себя.
— И это сделал он? — с надеждой.
— Да, — кивок, — и любовь, — ударно вдогонку, но так значимо, что удушливо хватаю воздух, уставляясь на говорящих парней. — Самое главное — любовь. Если твой друг — любить, а девушка — его, он встать. Пусть она не сдаваться. Любовь творить чудеса! — Джи Линь ловит меня прицелом глаз.
Я не могу этого слышать.
— Простите, — швыряю салфетку на стол. Хватаю клатч и стремительно покидаю комнатку.
Как и куда иду — не разбираю, слезы опять душат, аж глотаю их.
Это коварный план. План… меня вернуть. Довести до грани эмоций и вернуть!
Я не слабая… я…
Толкаю входную дверь и жадно втягиваю свежий воздух улицы.
— Вот она где! — пьяный вопль Родиона стопорит на ступенях ресторана. Парень укачан до ненормальности. Два его приятеля, подпирая «Ашку», нет-нет, да и стекают по ней:
— Говорил же, сук*** тут! — ржет Грач, за что получает пинок. Правда, тот выходит у Шумахера криво и большей частью мимо:
— Э-э-э, язык в жопу ш*** сунь, в птичку не сметь! — почти грозно, если бы не странная фраза в защиту меня. — Детка, — руки в стороны. — Я был так тронут, что ты вспомнила обо мне, — не то хрюкает, не то смешком давится. — Я тоже помню… я с тобой. Я тут. Предан, верен, — на этом его срубает… как и его друзей, те вообще — захлебываются гоготом да на асфальт падают в дружеском желании поддержать друг друга, но так как невменяемо бухи, валятся скопом. Шумахер спешит к ним, но пока невнятно поднимает одного, цепляется другой, а вес большой… ну и крен… Неустойчивый Шувалов тоже оказывается на асфальте.
— Идиоты, — смахиваю слезы, отнюдь не от смеха. — Шум, это перебор! — Строго и решительно, даже пальцем грожу, как проказливому ребенку. Парень на карачках. Пытается встать, но тяжко, вот и болванчиком качается. — Мне не до твоих истерик. Иди проспись.
Отворачиваюсь, толком не зная, что собираюсь делать. Идти? Куда? Домой? Сколько км? На такси нет денег… Я устала…
— Детка, — скулит Родион, догоняя в спину.
Шагаю прочь. Проветрюсь хоть. А там решу…
Шумахер, телепаясь будто лист на ветру, преграждает путь:
— Ты куда? — негодует в праведном непонимании.
— Домой…
— Я отвезу, — так уверенно, что если бы не слезы, рассмеялась.
— Куда?
— Домой, — морщит лоб, не догоняя моего возмущения.
— Ты бухой, Шум. Какая машина?!
— До сюда добрался, — бормочет парень, не цепляясь за реальность. — И домой найду дорогу.
Абзац!
Порываюсь его обойти, но замечаю на пороге ресторана Игната и Лианга. Они наблюдают за цирком. Молчат и, гады, наблюдают.
За шкварник Шувалова и тяну к машине.
— Детка, ты чего такая госпожа? — охает Шумахер, как-то по-своему воспринимая игру. — Насиловать будешь? — с надеждой, изворачивается и меня к машине прижимает.
Решительно пихаю в грудь:
— Да, сейчас высеку для начала, а то меня здоровые не возбуждают. А вот отбитые… и чем отбитей, тем больше прусь, — это уже преисполненная гневом. — А потом… потом начнется настоящая жесть!
— Детка, че ж молчала? — подвывает Родион, с рвением начиная пританцовывать, ковыряясь с пряжкой ремня.
— Ей-ей, — гулят, подбадривая, Грач и Рысь. Клоуны уже с ногами совладали и тоже стоят. Правда, подпирают друг друга во избежание нелепого падения по отдельности.
Дверцу «Ашки» распахиваю — Родиона на соседнее с водительским толкаю. Жест рукой — ключи. Шувалов расстроенно бурчит:
— А пороть?
— Дома! Ключ!
Шумахер криво лыбится. Рыщет по карманам — пусто. Губы откатывает и ладошки в стороны — нема.
Заглядываю внутрь — ключи в замке зажигания. Обхожу тачку, но тут совесть меня пинает.
— Шуты, а ну на заднее, — точно строгая учительница шкодам-воспитанникам.
— Не ах***? — бычит Грач, опираясь на друга.
— Да ваще су***! — поддакивает Рысь, едва не падая от веса приятеля.