Нерон. Император Рима

В связи с этим нужно объяснить, что, на наш взгляд, на всю концепцию императорской власти в Риме сильное влияние оказала идея наследования по женской линии, превалировавшая в Египте во времена близких отношений Юлия Цезаря с Клеопатрой, которая была представительницей единственной по-настоящему великой и значимой царской династии, существовавшей на тот момент в цивилизованном мире, – династии греческих царей, которая, кроме того, являлась наилучшим образцом для Рима. Цезарь задумал стать сувереном единого греко-римского мира с греческой царицей Клеопатрой в качестве супруги-консорта. Антоний питал аналогичные надежды, и, когда императором стал Август, тот факт, что он уже был признан фараоном Египта, наверняка повлиял на его концепцию правления. В царском доме Египта права наследования передавались по женской линии и царство наследовала старшая дочь фараона, которая передавала корону своему супругу. Август с готовностью принял эту модель, поскольку сам был наследником Цезаря по женской линии. Правда, императорский трон не был в полном смысле слова наследственным, но в той мере, в которой наследственное право на него вообще учитывалось, нам кажется, память о египетской матриархальной системе, несомненно, повлияла на его мнение. Второй император, Тиберий, тоже был связан с Августом только по женской линии. Третий император, Калигула, был сыном дочери Августа, а четвертый, Клавдий, – сыном дочери сестры Августа. Калигула вполне осознанно принял египетскую систему, назначив наследницей империи свою сестру Друзиллу, а теперь, в случае Октавии, похоже, имело место всеобщее, хотя и не вполне определенное ощущение, что, как выразился Бурр, она передала Нерону право на трон от своего отца. Таким образом, если бы он с ней развелся и женился на какой-то другой женщине, какой-нибудь человек – например, Рубеллий Плавт – мог стать для него серьезным соперником. Что могло быть для него проще, чем развестись со своей женой и, женившись на Октавии, претендовать на трон, воспользовавшись тем, что Бурр называл ее приданым.

Неуравновешенное психическое состояние Октавии в то время удивительно живо представлено в драме «Октавия» – ярком произведении, традиционно приписываемом Сенеке. На мой взгляд, более вероятно, что его написал Куриатис Матерн или какой-то другой автор, живший во времена, последовавшие за смертью Нерона, который имел доступ к запискам и бумагам Сенеки или был знаком с его описанием событий того периода царствования Нерона. Драма открывается диалогом между дышащей затаенной ненавистью Октавией, которой на тот момент исполнилось двадцать два, и ее взволнованной старой няней. И хотя их разговор, конечно, нельзя воспринимать как точный исторический факт, большая его часть вполне могла быть произнесена и позднее пересказана Сенеке няней и действительно отражает чувства, которых мы можем ожидать исходя из исторического контекста.

Причину всех своих несчастий Октавия видит в своей матери, Мессалине. Ее проступки были постоянной причиной слез дочери. Октавия заявляет, что Мессалина сошла с ума и в своем безумии сделала глупость, поскольку, пренебрегая законом и забыв о своем муже, вышла замуж за другого человека. После ее смерти Октавия оказалась во власти жестокой тирании своей мачехи Агриппины, которая в душе всегда была настроена к ней враждебно и с самого детства постоянно терроризировала ее. Это именно Агриппина, напоминает Октавия своей няне, убила ее отца Клавдия, а ее сын Нерон – она в этом не сомневалась – убил ее любимого брата Британника. И этот Нерон стал ее мужем, хотя они ненавидели друг друга.

Няня с грустью соглашается, что Октавия действительно всегда сторонилась его, и замечает, что ненависть к нему уже взяла верх над ее рассудком и она, похоже, черпает силу в своих горестях. Октавия отвечает, что у нее есть веская причина сторониться Нерона. Из страха перед его гневом она всегда боялась упоминать в его присутствии имена своего отца и брата – брата, который был утешением во всех ее печалях. И действительно, с тех пор как этот мальчик умер, она поняла, что теперь только могила положит конец ее страданиям.

На это ее няня, которая, очевидно, испытывает определенную симпатию к Нерону, резко говорит Октавии, что вместо того, чтобы с угрюмым видом размышлять о своих несчастьях, было бы гораздо мудрее попытаться добротой и нежностью завоевать привязанность своего мужа. Но Октавия не в силах скрывать всю глубину своей ненависти и с жаром восклицает, что легче завоевать сердце разъяренного льва, чем такого человека, как Нерон.