Нервные государства

В результате глобального финансового кризиса множество правительств пошли на чрезвычайные меры в надежде вернуть своим экономикам стабильность и рост. После глубокой рецессии 2008–2009 годов многие итоговые показатели указывали на их успех. Инфляция оставалась низкой, трудообеспеченность на севере Европы и в США восстановилась, а ВВП стал расти, пусть и медленно. В какой-то степени на поверхности последствия кризиса были устранены. Но внутри дела обстояли совсем иначе. Качество рабочих мест падало, расходы на жизнь росли, правительственная поддержка сокращалась, а люди занимали все больше денег, чтобы компенсировать их нехватку. При росте повседневных расходов, превышающем рост зарплат, и попытках правительств выжимать все больше эффективности из работников госсектора, эмоциональный и физический эффект от экономической жизни становился все хуже. Уровни задолженности граждан продолжили расти, и, хотя это имеет прямое влияние на социальное и психологическое благосостояние, это никогда не считалось принципиальным показателем экономического прогресса и редко попадало в заголовки новостей[76]. Правительствам удалось восстановить экономику до здорового состояния на объективный взгляд, но очень большому количеству людей так совсем не казалось.

Во многих обществах положительные показатели безработицы стали подобием иллюзии, которая может долго поддерживать текущую политику, но в конечном итоге ставит доверие к экономической политике под вопрос. Согласно прописным истинам экономики, если безработица низкая, то зарплаты должны расти в силу снижения предложения на рынке труда. Но если на самом деле рабочие занимаются менее престижным трудом, с сокращенной неделей, за меньшие деньги и без психологической мотивации к труду, итоговые показатели безработицы ничего не стоят. Они превращаются в форму пропаганды, которая работает в части убеждения и подтверждения, но не может претендовать на достоверное отражение положения дел.

Графики понижения уровня безработицы в Европе и Северной Америке позволили политикам продолжать выступать с хорошими новостями. В 2017 году в Великобритании был зафиксирован самый низкий уровень безработицы за последние сорок лет. Но за этими цифрами стоят более печальные истории, варьирующиеся от страны к стране. Во Франции и Италии большие массы молодежи не включены в статистику по безработице просто потому, что бросили искать работу. Великобритания избегала безработицы путем создания множества низко квалифицированных, малопродуктивных рабочих мест, в то же время испытывая стагнацию продуктивности, не виданную за последние двести лет. В Соединенных Штатах меньше мужчин ищет работу потому, что на рынке труда в целом меньше мужчин. В 2017 году доля взрослых американцев на рынке труда была самой низкой за последние сорок лет. Отчасти за это в ответе уход на пенсию поколения бэби-бума, но кроме того – болезни, инвалидность, заключения под стражу и наркозависимость.

Мираж низкого уровня безработицы является еще одним примером того, как можно разрушать представление о мире через статистику. В молодых экспертных кругах XVII столетия геометрия была последней инстанцией истины об окружающем мире. Экономика и другие общественные науки количественного толка являются ныне живущим наследием того мировоззрения. Но по мере того, как жизненные впечатления разнятся вследствие неравенства (особенно с точки зрения географии, разрыва между городом и селом), а стили жизни и общественные институты становятся более гибкими и менее управляемыми, способность инструментов из XVII века давать убедительную и связную картину прогресса более не надежна. Эксперты вольны продолжать смотреть на общество через призму статистики, но, если используемая ими классификация не охватывает ничего значимого, им незачем ожидать от публики доверия. Одним из последствий таких поползновений является рост интереса к иным, менее математическим взглядам на политику и общество.

Вновь с чувством