Несчастливые люди

Полубесок принёс вторую посудину — оловянную ёмкость с барельефом Моцарта на фасаде. Художник не признавал полумер, а потому наполнил стаканы под риску.

— А ты чего? — спросил Николай Дмитриевич, интересуясь по какому поводу праздник. — Чего загудел?

— Душа загремела. Бывает у тебя такое? Нет?.. Счастливчик! Висит-висит душа на своих ржавых цепях… в самом центре мироздания-тела, томится… томится аж до ломоты в костях. — Полубесок сжал кулаки. — Потом подует свежий хмельной ветер, и… загремят цепи… жизнь покажется ясной и простой, словно бутылочное стёклышко.

— А мужик куда девался?

— Исчез. Людям это свойственно. Картина называется "Пустота". Отвечает названию, как полагаешь?

— Ещё как! Ты талантливый художник!

Полубесок достал из форточки бруснику. Неизменно морозную, дерзкую, кислую.

— Знаешь, а ведь я всю жизнь хотел стать фотографом. Фотограф работает с правдой… из правды куёт красоту. А я работаю иллюзионистом, имитирую жизнь посредством собственных фантазий. Трачу нервы и чувства, чтобы картины походили на правду. Лишь только приближались.

— Ну и чего? Сейчас с этим просто. Купи фотоаппарат и щёлкай.

— С другой стороны, фотограф — он всегда раб, он обслуживающий персонал. А я хозяин своим чувствам. Я не люблю обслугу… официанты мне омерзительны… служить бы рад, прислуживаться тошно.

Полубесок налил ещё: себе и гостю. Выпил. Выпил совершенно безэмоционально, просто вылил огненную воду внутрь себя. Тут только Николай Дмитриевич приметил, что художник уже здорово пьян — в глубине его глаз плещется темнота… чувства растворились в ней, словно краски, утратившие оттенки в банке скипидара.

Полубесок спросил, что с Аркашкой:

— Нашелся?

— В общих чертах.

— А я знал… ты умный мужик. Крепко стоишь на земле. Привык добиваться.

Душа Полубеска и правда металась, "гремела цепями". Николаю Дмитриевичу хотелось поделиться достижениями, до страсти хотелось! Хотелось в деталях расписать, как происходило и происходит следствие… с другой стороны, он боялся ненароком обидеть художника. Выдал сухо, одними фактами:

В ночь, когда Аркадий Лакомов не пришел домой, один лишь только человек попал в больницу с насильственной травмой черепа — какой-то бездомный. Маргинал, как обозначил его лейтенант милиции. Естественно, никто не подумал, что это мог быть Лакомов.

Позже выяснилось, что в тот же день Аркадий играл в спектакле. Гримировался под водяного… или домового… или лешего —

— Точнее роль обозначить не могу, — оправдался Николай Дмитриевич, — сам не понял. Трудно с театралами.

— Алябьев растрепал? — спросил Полубесок.

— Да… а что?

— Забавный он человек. Челове…чек. Помнишь, как говорил Луначарский? Меня несут по белу свету высокие идеи, а тебя твои кривые ножки. — Полубесок икнул, шустро перекрестил рот. — Алябьев всегда смотрит под ноги и передвигается вдоль стены… не замечал?

— Нет, — Николай Дмитриевич повёл головой. — Не имел удовольствия рассмотреть эту привычку.

— Я ему даже завидую. Он всегда довольствуется малым. Не сумел получить образования — устроился в театр. Когда попёрли из столицы, перевёлся к нам. Бортанула Афина — нашел разведённую еврейку с хозяйством и домиком.

— Чем плохо?

— Великолепно! Иногда я боюсь, что так и следует жить. Что в этом и заключена христианская добродетель… не искать в небе журавля… не искать в небе синицу… К слову, сегодня звонила Афина. Была на удивление открыта и прямолинейна, словно пуля. Предлагала уехать к чорту на кулички вдвоём… бросить всё и начать новую жизнь на новом месте. Любови до гроба не обещала, но верность и достаток гарантировала.

— Ого! — буркнул Кока. — Для неё это выше возможностей! В том смысле, это большие жертвы. Ты согласился?

Вместо ответа, Полубесок опять наполнил стаканчики, однако не выпил, но сунулся Николаю Дмитриевичу в самое лицо и заговорил… заговорил с жаром, глотая слова и помогая себе жестами:

— Кабы она год назад это предложила или два, я бы задумался… да чего там врать — задумался! Ха! — согласился бы безоговорочно, ведь она девка бедовая, каких поискать! Бесовка! Огонь! Но сейчас… сейчас… время моё ушло безвозвратно… ты думаешь это кто с картины исчез? Аркашка исчез? Плевать мне на Аркашку! Мелкий он человечишка! Это я исчез! Я! Знаешь, так бывает, что пришел на вокзал, а поезд твой уже тронулся и отходит — опоздал ты ненароком, ошибся часами. Ты замечешь, с изумлением, как колёса-то вертятся, и сам начинаешь бежать… инстинктивно, надеясь догнать, ведь всё в жизни достижимо, лишь только следует неистово захотеть! — Полубесок сделал руками движение, как будто выкручивал-ломал отстиранную простыню. — Шевелишь ногами, поддаёшь… а поезд всё быстрее и быстрее… "Но нет! — думаешь самонадеянно. — Шалишь, братец! Догоню!" — ибо силушка ещё в теле есть и резвость в ногах…

Он стих.

— И чего? — осторожно спросил Николай Дмитриевич.