Полубесок поднял трубку телефонного аппарата, набрал номер… говорил не форсируя, но выказывая интерес, будто грамотный покупатель, что обходит весь рынок дозором, прежде чем что-то купить:
— Я согласен, Афина… Верую… Давай попробуем вместе… любви до гроба не обещаю, но обещаю уважать твои чувства… Да, конечно. Всё, что я имею — твоё, включая талант. А ты?.. отлично, тогда я принимаю твои условия… Когда? Завтра?.. в двенадцать сорок? А ты успеешь купить билеты?.. Это неудобно, зачем, ты так утруждаешь себя?.. Хорошо, не станем спорить, я буду без опозданий… — и повесил трубку, не прощаясь… но как бы оставаясь на связи.
Это был талантливый артист.
А может ли добротный художник быть посредственным артистом?
***
"Прибавь, миленький! Прибавь ходу!"
За ночь Николай Дмитриевич даже глаз не сомкнул. Вертелся, скрипел пружинами, ходил на кухню пить воду. Долго стоял у окна, прислонившись горячечным лбом к прохладному стеклу. Поговаривал под нос фразы, стараясь подобрать сильные и убедительные. Утром предстояла встреча с лейтенантом милиции: представитель власти был необходим на финальной стадии, как воздух, иначе самому можно было попасть под статью о хулиганстве — Кока разумел положение вещей со всей очевидностью.
Времени оставалось впритык.
"Хорошо ещё, если лейтенант согласится… хорошо, если будет свободен… хорошо, если не опоздаем. Прибавь ходу, Орлик! Прибавь!"
К восьми утра Николай Дмитриевич прискакал в отделение милиции. Угодил в те заветные минуты, когда территорией властвует уборщица — женщина сбитая, деловитая, убеждённая в своей правоте. Мадам хотела прикрикнуть на гостя Ты-Мне-Тут-Наследишь, однако не решилась повышать голоса, когда рассмотрела его физиономию. Лицо Николая Дмитриевича, отдавая достоинство, производило на зрителей впечатление.
Лейтенанта искать не пришлось, он дежурил сегодня по графику. Только-только вернулся из санузла, в правой руке держал кружку с водой, левой раскручивал провод кипятильника.
— Вы должны мне помочь. Послушайте… послушайте, пожалуйста!
— Послушаем, — откликнулся милиционер, включил кипятильник в сеть. — Поможем.
Николай Дмитриевич напомнил о пропаже племянника, о заявлении Лиды, наскоро пересказал итоги своих изысканий.
— Теперь мы должны взять её с поличным! — выдохнул.
— Не кипятитесь, гражданин. Всё сделаем, согласно букве закона. — Лейтенант зашелестел пакетом, в пакете у него лежали пряники. — Что у вас с лицом?
Медлительность раздражала, Кока съязвил:
— Лекцию читал. О вреде пьянства.
— Вот это правильно. Однако аудитория, судя по приметам, попалась несговорчивая.
— Так точно, пришлось перейти от слов к делу.
— И это верно. Слова ценнее дел. То есть, наоборот, дела ценнее многократно.
— Послушайте! — Николай Дмитриевич вскинул ладони. — В двенадцать сорок у них поезд. Она уедет, и поминай, как звали.
— Ордер оформить всё равно не успеем.
— Да какой там ордер! О чём ты говоришь? Ехать надо немедля и брать! Лотерейный билет при ней, это я гарантирую!
— Билет-шмилет… — Лейтенант шумно и сочно потянул из кружки чаю, с видимым наслаждением. Не торопился он вовсе: ни мыслью, ни даже мизинцем. Милиционер привык жить среди людских неприятностей и боли, они не казались чем-то необычным, не волновали… во всяком случае, не будоражили, как Николая Дмитриевича. — Билет улика вялая, говорю на основании опыта.
— Как же вялая?! Да ты пойми, он однозначно указывает, что Афина виновата! Собирайся и поехали! Возьмём её прямо на вокзале!
— Не торопись. Что если она нашла билет? Так и заявит нам с тобой в лицо, мол, знать ничего не знаю… вела беседу с Аркадием Лакомовым, а потом нашла бумажку на полу. Может такое быть? Может. Что ты на это возразишь, Пинкертон? Между нами, Афина Леонидовна заслуженная артистка, положительно характеризуется коллегами по сцене. Участвует в общественной жизни. Вымпел недавно получила… и квартальную премию, не исключено.
Касательно премии, лейтенант сочинял, — ясно, как божий день, — просто хотел показать Коке, что голыми руками Афины не взять. "Да уж, конечно, — думал Кока, желваки на его щеках перекатывались. — Что есть, то есть… характеристики писать мы умеем. Почитай, дак изумишься! каждый бездельник, что ангел небесный… не бесный… на небе не бывает бесов, поэтому — небесный".
Вольно или невольно, лейтенант попал в "больное" место Кокиной теории. Ночью, у окна, вглядываясь в сутолоку городских бесполезных огней, Николай Дмитриевич подумал, что городской кошке не нужно зорких глаз: "Здесь лапы у елей дрожат навесу… и ночью всё видно… хоть иголки собирай".
Ещё подумалось, что без Алябьева дело не обошлось. Однозначно, Афина притянула его.
После премьеры была фуршетка — так заведено у актёров: они радостной толпой завалились в гримёрку прямо в костюмах и не умываясь… там была икра (меньшее Афина себе не позволяла) и шампанское. В бокал Аркашки она добавила димедрол — скорее всего… или нечто подобное. Парня повело.