Несколько месяцев — целая жизнь

— Скажи, что надо делать, я все… — Петреку не терпелось сделать для четвероногого друга что-нибудь ощутимое, важное, вместо того чтобы сидеть да глядеть. Ведь должно быть такое дело, которое по плечу лишь ему одному, Петреку. — Пожалуйста, дедушка, скажи.

— Что же мне сказать?

— Ты должен сказать, дедушка.

— Не могу сказать того, чего не ведаю. Сам гадаю, что нужно.

— Я без дела не выдержу.

Дедушка снял с головы выгоревшую шляпу, присел к столу, положив перед собой руки, испачканные землей, покрытые сеткой фиолетовых жил, корявые. Да, именно корявые, точнее не скажешь.

— Наверняка ты впервые видишь вблизи страдания и кровь. Тебя старались держать подальше от чужих бед. Марки, комиксы, футбол. Так вас теперь воспитывают. И не удивительно, что ты себе места не находишь. — Дедушка покачал головой. — Расскажи я, что мне в твои годы повидать довелось, ты бы не поверил. Иное было время. Но горе частенько таится у порога и ждет, чтобы нагрянуть. От этого никто не застрахован. Ты, к примеру, хоть когда-нибудь побеспокоился о родителях?

— А чего о них беспокоиться, если известно, что они катаются на туристическом автобусе по дальним дорогам, в неведомых краях, посещают замки, костелы, музеи, едят персики и виноград, смеются и бросают в почтовые ящики открытки с приветами.

— Вот видишь, ты даже о них не подумал, а в дороге всякое бывает. Не дай бог, авария. Думать об этом слишком много не следует, но вспоминать их добрым словом, задать себе вопрос, как они там, порой следовало бы.

— Ведь маме и папе очень хорошо.

— Разумеется, хорошо, но стоит подумать, действительно ли им хорошо.

— Зачем?

— Глупый вопрос, внучек. А может, и не глупый. Твой отец сто раз мне втолковывал: довольствуйся сегодняшним днем, вперед не заглядывай, от этих мыслей человеку одна маета. Может быть, ты во всем пошел в него? — Дедушка с хрустом сплел пальцы. — Возьмем, к примеру, того же Муцека. Бегал в свое удовольствие, каждый вечер миску каши наворачивал, молоком запивал, лаял, махал хвостом, а теперь гляди, лежит чуть живой. Кто же знал, что станет ему поперек дороги злая собака, искусает, придушит, может еще и бешеная? Так оно бывает — утром яблонька в цвету, а вечером трухлявый ствол на земле лежит.

До вечера в пасть Муцека влили еще несколько ложек молока. Дедушка выходил и возвращался, задавал корм кроликам, носил полные лейки в огород; сновал колодезный ворот, бренчало о цемент ведро.

— Не надо всю ночь сидеть возле собаки. Ужинай, умывайся и марш в постель. Я сплю чутко, в случае чего, услышу.

Подушка твердая, пахнет свежестью, мятой. Петрек не хочет ложиться, но усталость уже влечет его во мрак, налагает пунцовые лепестки мака на глаза.

— Лежи, лежи, бедняга. Чего тебе не лежится? — Пани Михалина снова забежала вечером, гремит грязной посудой в тазике. — Худо, по-моему, этому бедняге. Даже к мясу не притронулся.

— Больному всегда не до еды.

— Это я и сама знаю, пан Юзеф. Сколько раз я над душой у вас стояла, поесть хотя бы молочной каши упрашивала. Как малого ребенка.

— Намучились вы со мной, пани Михася.

— Что это вас вспоминать потянуло, пан Юзеф? Меня только удивляет, что сына извещать не велите, когда больны. Подумаешь, хлопоты. Сел в автобус — и через час здесь. А вы вечно — нет и нет.

— Все очень просто. — Что-то легонько постукивает в такт дедушкиным словам. — Во-первых, Генеку некогда, а во-вторых, я для него человек здоровый, никогда не хвораю.

— Такой сын все равно что чужой. Хоть бы раз заехал бескорыстно! Поговорить, поинтересоваться вашим житьем-бытьем. За фруктами обязательно приедет, парня на месяц привезет, цветов вы ему нарежете, чтобы квартиру свою украсил, чаю напьется, посидит в холодке — и вся любовь.

— Ваши дети разве лучше? Если кто-нибудь заболеет: мама, посиди с ребенком, мама, дай денег в долг, мама, убери квартиру. Для этого мама хороша.

Ответ раздается не сразу:

— Некогда им.

— Моим тоже.

— Вот именно.

Утром оказывается, что Муцек малость окреп, — даже пытался шевельнуть хвостом, когда Петрек к нему наклонился.

Весь день Петрек еще хранит верность дому, правда, уже не сидит возле больного пса, осмеливается выйти во двор, постоять у клетки с кроликами, забежать на минутку в тайник, полюбоваться сквозь щель в заборе дедушкиным садом, но малейший шорох в доме заставлял его бросаться опрометью к Муцеку.

Укол больному сделала пани Михалина.

— Разве это мне в новинку? Сколько раз дедушку твоего колола? А уж других — не счесть. Только внутривенных вливаний не делаю, тут медсестра нужна.

— Ведь он же здоров (тут шевельнулось смутное воспоминание о грохоте посуды и голосе, который что-то говорил о болезни и о том, что дедушка не разрешает писать).

— Держится, но нездоров.

— Как это? Мне бы сказал, если бы болел.