Несколько месяцев — целая жизнь

Скрипнула садовая калитка. Петрек без труда мог себе представить, как дедушка, обвиняюще протянув руку, показывает на измочаленные ветки роз, обезглавленные кусты пионов, поломанные лилии и гвоздики, вытоптанный папоротник, выдернутые из земли корни ирисов.

— Кто это сделал?

— Петрусь.

— Зачем?

— Не знаю. Надергал, поломал и бросил под забором.

— Может, кто-то другой назло так сделал, пан Юзеф? Я не верю, что это Петрусь.

— Я тоже не верил, но что знаю, то знаю.

— Без причины так не делается. Что на него нашло, когда он так ломал эти цветы?

— Что-то нашло. Я думал — он объяснит, а он ничего, словом не обмолвился.

— Болен он сейчас.

— Не настолько, чтобы не мог из себя двух слов выдавить.

— Вы поговорите с ним, пан Юзеф.

— Не могу. Припомню, что увидел, и скажу лишнее. Я нервный, пани Михалина. Внук у меня один, и я не буду с ним лаяться из-за каких-то роз или пионов.

— Вам виднее, пан Юзеф.

— А что бы я мог ему сказать, пани Михалина? Если он сам этого не понимает, то что я могу ему втолковать? Для меня этот сад не просто сад, я ведь не из-за денег им занимаюсь.

— Я понимаю, пан Юзеф, что это для вас значит.

Откуда они могли знать, что в ночном воздухе голоса слышны далеко и отчетливо, что Петрек слышит каждое слово и, терзаясь, грызет пальцы.

Да, правда, все правда, это он наломал, натоптал, не задумываясь ни на миг, можно ли так поступать. Но если бы Эля пришла еще раз, он снова сделал бы то же самое, ему совсем не жалко цветов, брошенных под забором, он дал их Эле, а она сделала с ними, что хотела. Никто этого не поймет, даже дедушка, впрочем, Петрек скорее умрет, чем скажет дедушке, как это получилось, что он начал ломать стебли роз, пионов, лилий. Он придумает что-нибудь. Как-нибудь выкрутится, но не расскажет об Эле, ни за что не расскажет.

Как и в прежние годы, родители появляются загоревшие и улыбающиеся, а день выдался как раз серый, с моросящим мелким дождичком.

— Петрусь, дорогой, ты еще больше вырос! Но бледный какой-то.

Мама очень волнуется, когда дедушка рассказывает о болезни Петрека, опуская вынужденное купание и хождение под дождем в пижаме (об этом последнем дедушка, может быть, и сам не знает).

— Как можно промочить сандалии? Ты меня в гроб вгонишь! Все настроение мне испортил, в самом деле!

— Такая удачная экскурсия, — присоединяется к маме отец. — А вернулись — и такой сюрприз. Просто руки опускаются.

Родители раскладывают на столе буклеты.

— Вы посмотрите, батя, в этой гостинице мы жили. Вот там, крестиком отмечено. Это развалины римского храма. Это румынская национальная одежда. А это ресторан высшего класса, с террасой и видом на море. А здесь пляж.

Фотографии в буклетах цветные, море синее, как подсиненная вода для стирки белья, листья деревьев ярко-зеленые, люди краснокожие, как индейцы.

— Пожалуйста, это для бати. — Отец кладет на стол бумажник из тисненой кожи. Похожий бумажник он подарил дедушке и в прошлом году. В позапрошлом была резная шкатулка, а три года назад футляр для очков.

— Ну, а как ты? Небось с ребятами Лесневских носился?

Петрусь не успевает ответить на этот вопрос, его выручает дедушка.

— Не скажу, чтобы он их не видел, но главным образом он со Славеком бегал. — Голос дедушки даже не дрогнул, только мохнатые брови наёжились чуть сильнее, чем обычно.

— А как он слушался?

— Хорошо, — отвечает дедушка в том же тоне. — Никаких ссор на этот раз не было.

— Это прекрасно. Петрек, получишь от меня в подарок маску для ныряния.

Петрек стоит как вкопанный, глотает слюну, он хотел бы сказать, что не заслужил маску, что было совсем иначе, чем рассказывает дедушка, намного хуже, чем в другие годы, но он ничего не говорит.

— Ты не рад?

Петрек кивает головой. Да, конечно, рад. Это все, на что его хватает.

— Если бы не эта Малиновская, то я бы сказала, что поездка была фантастически удачной. Она переодевалась по три раза в день, четыре чемодана с собой тащила, все заграничные вещи — от косынки до босоножек. И еще мне делала замечания, что мои платья вышли из моды, нахалка! — Мама больше переживает из-за несимпатичной Малиновской, чем из-за болезни Петрека. — Весь отпуск мне отравила!

— Эта Малиновская даже не работает на нашем предприятии, но ее протащили вместо кого-то из наших сотрудников, — сказал отец.

— Сколько я нервов из-за нее испортила.

Течет долгий рассказ о недостойных поступках этой Малиновской, на маминых щеках проступают красные пятна. Дедушка вроде бы слушает, а вроде бы и нет, трудно сказать определенно.

Ничего не зная о приезде родителей Петрека, приходит пани Михалина. В последние дни она заходила в разное время, не только вечерами.

— Генек, не узнал меня?

— Это пани Михалина, старая знакомая семьи. (Мама подает пани Михалине руку.) А это моя жена.

— Очень приятно. — Можно почувствовать, что пани Михалина то ли испугана, то ли смущена, даже голос ее звучит иначе, чем обычно.

— Гора с горой не сходится, а человек с человеком… — Отец пододвигает пани Михалине стул. — Как идут дела?

— Спасибо, неплохо.

— Пани Михалина возит на рынок фрукты и овощи, — объясняет маме отец.