Неслучайные встречи. Анастасия Цветаева, Набоковы, французские вечера

Другой раз зашел разговор о Модильяни. Да, подтвердила Нина Ильинична, луковый суп она с ним ела в кафе на Монпарнасе. Он даже просил ее позировать. И к этому дело шло. Но пока она раздумывала, приехала Ахматова, и Модильяни больше ее не звал. Вот и вся история. Да, еще баловался кокаином. Но тогда этим многие увлекались…

– Вот вы говорите, да и не только вы, – дескать, пишите мемуары. А кому это нужно? Я вам так скажу: с некоторых пор противно стало брать в руки карандаш. Я не могу даже написать заявление в ЖЭК, чтобы починили бачок в уборной – вода свистит непрерывно. А вы говорите…

Больше мы к теме мемуаров не возвращались.

11

Почти каждое лето Анастасия Ивановна и Евгения Филипповна уезжали отдыхать в Эстонию, в Кясму. Евгения Филипповна, в отличие от А.И., как «птица небесная», мало заботилась о себе, полностью полагаясь на Розу Марковну и брата, а во время общих поездок с Анастасией Ивановной та заботу о ней брала на себя. Из-за этого некоторые знакомые А.И. уговаривали ее не тратить так много сил на Евгению Филипповну. От этих увещеваний она всегда отмахивалась.

Кстати, в Кясму они познакомились и подружились с литератором Владимиром Ионасом, почти ровесником Евгении Филипповны. Его непонятно почему особенно раздражало в ней равнодушие к быту, например беспорядок на столе, где вперемешку с книгами и рукописями лежала грязная посуда. Похоже, его вообще задевал образ жизни, который вела Евгения Филипповна. Он даже посчитал возможным в своем письме упрекнуть ее в лености.

Евгения Филипповна, однако, не поленилась ответить ему.

Со всей откровенностью написала, что она действительно избегает чрезмерного упорства мозговых усилий там, где не видит в этом особой необходимости, например, слушая лекции по философии. Но с другой стороны, какая же это леность, – возражала она, – если в течение многих лет ежедневно с 1930 года переводила Шекспира, Петрарку, публиковала статьи по итальянской литературе, изучала итальянский, английский, пыталась освоить сербский и грузинский, испанский и персидский языки. При этом ежедневно работала, отдавала себя медицинской профессии, и притом с полной добросовестностью. Чего не люблю, – писала она, – того избегаю: хозяйства, уборки, покупок, но что делаю – стараюсь делать хорошо.

Она и в самом деле большую часть своей жизни разрывалась между литературой и медициной. Помню, как-то во время посещения их дома услышал историю о том, как Борис Пастернак после долгого перерыва приехал к ней лечить зуб. Она упрекнула его за столь долгое отсутствие. В ответ на это Пастернак подарил ей книгу «Второе рождение», оставив такую надпись: «Дорогой Женечке Куниной, которую я очень люблю, в обиде за то, что она недостаточно в этом уверена».

Анастасия Ивановна на правах крестной матери порой тоже пыталась Евгению Филипповну воспитывать. Особенно она переживала безразличное отношение Евгении Филипповны к собственному здоровью. Иногда даже обращалась за советом к Иосифу Филипповичу, мнением которого очень дорожила.

Сам Иосиф Филиппович в письме к Анастасии Ивановне как-то писал о своей сестре:

…Женя моя, по моему глубокому убеждению, действительно хороший и достойный уважения человек – бескорыстный, в основе своей – добрый, отзывчивый, иногда – самоотверженный и в лучшие свои полосы и минуты – одухотворенный. Она – поэт Божьей милостью, и не потому, что пишет хорошие стихи, а по природе своего мышления и чувствования.

Но тут мы вступаем в область смешанного, амальгамы добра и зла, большого и маленького. Она поэт, и потому ею правят не разум и воля, а чувство – иногда глубокое и прекрасное (так бывает часто, но не всегда, в ее стихах), а иногда (и не редко) поверхностное, импульсивное, смесь дерзкого, безответственного с истинным и светлым, женского и даже бабьего с просветленным.

Оглядываясь назад, вижу эту чудом уцелевшую троицу то ли в ореховой сказочной скорлупке, то ли в утлой лодочке, плывущей по волнам советского быта и сложных внутрисемейных отношений.

Они сумели выжить и прожили свою жизнь, как говорят актеры, «в предлагаемых обстоятельствах», никого не оговорив и не предав.