Какая-то птица в гуще листвы заводит свой посвист. Середина августа, птичьи голоса редки в это время, но ей отзываются. Вот эти строчки, которые я после записал в тот день по памяти:
Меня вдруг охватывает щемящее чувство исчезающего времени – того, что так мало осталось им, всем нам.
Женя и Иосиф вошли в XX век наивными детьми с незамутненной верой в человека, в красоту мира. И вот что удивительно – им удалось сохраниться такими до конца своей жизни, несмотря на все, что пришлось перенести. И эта вечерняя августовская прохлада, впитавшая в себя стихи Евгении Филипповны, голоса птиц, пространство неба с двумя восходящими к бледной луне крестиками реактивных самолетов на белых стеблях струй – все это дополняет друг друга, кажется, открывает какие-то новые измерения, где человеческая жизнь не рассеивается, как пепел, а продолжается в каких-то иных формах существования в бесконечности.
…Вечерняя мгла уже накрыла парк вокруг Дома творчества в Переделкине. Отдаленный рокот двух устремляющихся в вечернюю синеву самолетов сливается с невидимым хором. И отдаленно, затихая, звучит многоголосие по всем живым и ушедшим.
Подземная река.
Мое знакомство с Анастасией Ивановной Цветаевой длилось почти семнадцать лет. Оно началось в 1977 году в больнице, где я работал в отделении реанимации, а А.И. находилась на лечении, и вскоре перешло в дружеские отношения.
Стена жизни, сложенная из ярких лет ее московского детства, юности в Италии и Франции, в Киммерии у Волошина – всех этих кирпичиков счастья, на которые взгромоздились потом железобетонные блоки лет злоключений, лагерей и ссылки, – эта стена не слишком разделила нас. Во всяком случае, Анастасия Ивановна легко проходила сквозь нее. Я же испытывал естественные смешанные чувства любопытства, восхищения, некоторой робости.
В те годы о семье Цветаевых мало что было известно. Разве только в узких литературных кругах знали, что Марина и Анастасия были поздними детьми профессора Ивана Владимировича Цветаева и Марии Александровны Мейн, что Марина родилась в сентябре 1892 года, а двумя годами позже, тоже в сентябре, появилась на свет Анастасия.
Поклонники и знатоки поэзии знали и о дружбе сестер, и об их общей дружбе с Максимилианом Волошиным и Борисом Пастернаком, знали, конечно, и верили, что стихам Марины, «как драгоценным винам, настанет свой черед», как когда-то в ее молодые годы наступил он в еще дореволюционной России.
Черед Анастасии Цветаевой, ее звездный час настал в 1971 году. Тираж ее «Воспоминаний» в сто тысяч экземпляров был мгновенно раскуплен. Но еще до того как в 1966 году в «Новом мире» были напечатаны только избранные главы будущей книги, Борис Пастернак, познакомившись с отдельными главами, подготовленными к публикации, немедленно откликнулся: «Асенька, браво, браво… Каким языком сердца все это написано! Как это дышит почти восстановленным жаром тех дней! Как бы я Вас высоко ни ставил, как бы ни любил, я совсем не ждал дальше такой сжатости и силы».
За первым изданием последовали еще пять. Теперь книгу читали и в России, и за границей. Во Франции, например, в устных переводах своей жены, Галины Дьяконовой, прозой Анастасии Ивановны восхищался Сальвадор Дали. Общий тираж «Воспоминаний» составил свыше полумиллиона.
Наши беседы чаще всего возникали спонтанно, разрастались из каких-то бытовых разговоров. Многое я записывал тогда по следам этих бесед, что-то восстановил позже по памяти.
Время как будто отдавало ей долг за утраченные годы исковерканной жизни. Казалось, совсем недавно ею было написано стихотворение: