Нестор-летописец

Гавша с проклятьем выпрыгнул из гридницы и вернулся в изложню. Погнал прочь холопа, приготовившего ложе, упал на мягкие покрывала.

– Ненавижу монахов! – глухо прорычал он.

…Утром в сенях он увидел мнущегося, немного взволнованного Лютобора.

– Гавша Иванич, я…

– Уйди прочь, – злобно толкнул его огнищанин. – Испортил все…

Отрок недоуменно смотрел ему в спину.

11.

Дорога до Киева была легкой, радостной. Солнце припекало, лесные птицы звенели по-весеннему, лед на реках, еще крепкий, блестел словно веницейское стекло. Несда, а за ним и Душило позабыли, что везут Захарье никудышную, кручинную весть. Поп Тарасий радовался вместе с ними.

– Весна близко! – жмурился он на солнышке, дыша полной грудью. Днем Тарасий уже не засовывал за ворот бороду, а прохлаждал ее на ветру. – Господи, вот и еще одну весну дал Ты мне! Благодарю Тебя за Твои великие дары и неизреченную милость ко мне, убогому, – с чувством обращался он к голубым небесам с перьями облаков.

– Еще не одну весну поживешь на свете, – добродушно посмеивался храбр. – Ты, поп Тарасий, хоть и старый, но такой крепкий, что из твоих жил можно веревки плести.

– Нет, Душило, – улыбнулся поп, – неспокойна душа моя стала. Чувствует –  последнюю весну ей по земле гулять. А дальше – пожалуй, душа, на рассмотрение. Господь возьмет ее двумя пальцами, вот так, и посмотрит на нее хорошенько, со всех сторон оглядит. А потом скажет: эх, поп Тарасий…

Несда и храбр подождали продолжения, но Тарасий будто забыл про свой рассказ и сидел задумчивый. Душило на коне подъехал ближе к саням и легонько потормошил его за плечо.

– Что скажет-то?

– А? – очнулся поп. – Да ничего не скажет. Вздохнет печально и отвернется. Так-то вот.

– Да ну? – удивился Душило.

– Ну да, – кивнул поп.

Храбр подумал, потом попросил:

– А расскажи нам, Лихой Тарасий, как ты разбойничал. Все одно дорогу коротать. Небось весело бойникам в Новгородских землях живется?

– Да уж куда веселее, – грустно усмехнулся поп. – Не разбойничал я, а с новгородцами за данью ходил. Но, впрочем, боярских даньщиков иногда трудно отличить от разбойной шайки.

– Что же ты не отстал от них, отче? – спросил Несда.

– Хотел их Христом усмирять. Да сам, на них глядя, будто язычник сделался. Был у меня некогда свой храм и приход, паства была. Со временем разбежалась вся.

– Как так?

– С покаяльниками я суров был не по разуму. За самое легкое прегрешение налагал епитимьи и на проповедях громы метал. А ведь сказано: не в громе Господь и не в стихиях, а в тихом веянии. Но я понял это намного позднее, когда постарел и поумнел. А тогда, растеряв паству, потерял и место. С тех пор я ищу себе применение и хлеб насущный. Сперва зарабатывал площадным писцом, составлял письма на бересте для неученых. Потом трудился в книжне князя Владимира Ярославича, переписывал книги с одной славянской азбуки на другую. Сиречь с древней глаголицы на нынешнюю кирилловицу.

– Отчего же не остался в книжне, отче? – взволнованно спросил Несда. – Там тишина и покой, и книжная премудрость…

– Ишь ты. – Поп Тарасий поглядел на отрока с добрым интересом. – Книжная премудрость… Да разве ее я искал? Не покоя и тишины мне хотелось, а чтобы под ногами пропасти разверзались и оттуда нужно было б кого-нибудь за волосы вытягивать. Из житейского моря-окияна хотелось мудрость черпать, а не из книг. Души спасать, а не глядеть на них сквозь письмена.

– Много спас-то, Тарасий? – с большим сомнением спросил Душило.

– Твоя правда, – признал поп с горьким вздохом, – никого не спас и себя погубил.

– Я буду за тебя молиться, отче! – пообещал Несда.

Поп Тарасий наклонился и поцеловал его в лоб.

– Молись, чистая душа.

 Так и доехали с обозом до самого Киева. На всю дорогу ушло четыре седмицы – конец зимы и начало весны, до половины Великого поста. В стольном граде в это время славили Дажьбога, замкнувшего зиму, отомкнувшего лето. Ряженые ходили с песнями по дворам, собирали угощение для солнечного божества, чтобы сила его быстрее прибывала и земля поскорее разнежилась в его крепких жарких объятьях. За городом, на Крещатицкой долине у Днепра и по холмам возле рек жгли костры. Прыгали над пламенем – кто парами, кто в одиночку. Пар было больше – за осень-зиму успели сыграть немало свадеб. Одиночек же срамили за то, что не сумели вовремя завести себе пару и не могли теперь своим любовным жаром помочь солнцу прогнать с земли холод.

Поп Тарасий, сойдя с саней на Подоле, размял ноги, уговорился с Душилом о скорой встрече и пошел прямиком к обрядовым кострам в долине Крещения Руси. А что он там делал и как увещевал киевских двоеверов – миром или громами, о том Несда и Душило не сведали.

– Ну что, – потер в затылке храбр, – пойдем сдаваться?

– Пойдем, – со смешанным чувством ответил Несда. Ему было радостно вернуться домой. Но как-то еще встретит их отец – возвратившихся раньше срока, без лодий и без нового товара, с одними убытками?