Валя делилась своими первыми впечатлениями от поездок с Антоном в Чесму, и мне кажется, что всё неплохо. Главное, нашего Пешехода ни к чему не принуждают. Он может находиться там, сколько захочет, а когда устаёт, они с Валей едут домой. Она говорит, что Антон пока не заходит в комнату, где все собираются, а сидит за чайным столом и ест пряники. Но это тоже неплохо, если учесть, что он сильно отвык от компании. Все к нему относятся очень хорошо, подходят, спрашивают, как дела. Он отвечает:
– Тут у меня уже лучше дела.
Дома спрашивает Ринату: «Тут пойду в церковь белую?»
– Пойдёшь в пятницу.
А когда наступает пятница, говорит: «Не хочу в церковь тут белую!»
Небесные волки
Улыбается, будто знает про меня какую-то тайну Иногда у меня отчётливое ощущение, что сейчас он мне её наконец расскажет. Нет, отворачивается.
Спросила Валю, как она относится к тому, что Антон её обнимает. Она сказала, что, по её мнению, для него это очень важно. Только нужно просить Антона, чтобы он обнимался не слишком сильно. Я спросила, действуют ли просьбы. Она сказала, что рано или поздно действуют.
Познакомила Антона с одним моим приятелем. Вместе ходили гулять по обычному квадратному маршруту. Пешеход был неразговорчив и почти всю прогулку промолчал.
Потом мы отвели Антона домой и пошли на станцию «Проспект Славы». По пути приятель не проронил ни слова. Наконец, когда мы уже сидели в электричку, спросил:
– А ты уверена, что ему всё это надо? – Что?
– Ну, гулять с нами.
– Конечно, любому нужно общение.
– А было оно сегодня? Я никакого общения не заметил.
– А когда он, обогнав нас на пару шагов, оглядывался и широко улыбался? А когда приобнимал меня за плечи и смеялся? А когда спросил, кто положил тут камень чёрный?
– По-твоему, это общение?
– По-моему, да.
А где, скажи, Лёша Иванов?
А где, скажи, Вася Смирнов?
А где, скажи, Рома Мишуков?
А где, скажи, Данила Жуков?
А где, скажи, Саша Гафанов?
А где, скажи, Паша Фёдоров?
А где, скажи, Гриша Козырь?
Я поняла, что хочу перейти от прогулок к чему-то другому – во-первых, холодно, а во-вторых, человеку нужна какая-то целенаправленная деятельность, что-то вроде школы. Или работы.
Сначала ничего не получалось: Антон ни минуты не мог усидеть на месте. Он вскакивал и начинал ходить по комнате. Удержать внимание Антона было очень сложно – ещё бы, он успел отвыкнуть от занятий. Вот он вскочил. Дошел до стены. Прижался лбом к тому месту, где ободраны обои. Застыл. Резко повернулся, рванул дверь и выскочил в коридор. Жду. Рывок, дверь распахнулась, Антон снова у стены, прижимается лбом. Иду закрывать дверь.
Она полусорвана, и чтобы закрыть, её нужно приподнять.
– Хочу в туалет тут голубой! – говорил Антон и закрывал ся от меня в туалете.
Или уходил на кухню, прислонялся лбом к занавеске и стоял. Я приходила, уговаривала:
– Антон, посиди со мной. Мне так хорошо с тобой сидеть. Однажды я принесла ему онежские фотографии. Впервые
Антон почти полчаса сидел рядом со мной и смотрел, не отрываясь. Потом мы придумывали подписи к фотографиям, и Антон писал. Раньше он отказывался писать что-то, кроме зеркальных слов.
Мы завели специальную тетрадку для занятий, и я попросила наверху страницы написать число и день недели. Кажется, эта просьба разбудила школьные воспоминания, потому что с тех пор Антон не чертит квадратные печатные буквы, а пишет красивыми письменными, которые, правда, иногда срываются со строчки и лестницей идут вниз.
– Антон, будем писать?
– Ручку дашь тут синюю?
– Я же давала тебе в прошлый раз.
На Пешехода ручек не напасёшься: от нечего делать он ломает их пополам.
Каждый раз в ответ на «до свидания, Антон» отвечает «до свидания тут рядом тётя Маша», игнорируя Ринатино: «не тётя Маша, а Маша, понял?»
Прощаюсь: «До свидания, Антон!» (назовёт тётей или не назовёт?)
– До свидания тут рядом… (хитро и застенчиво улыбается) тётя Маша…
И немедленно – Ринатин прекрасный хриплый смех и возглас: «Какая тётя? Какая тебе тётя?»