Нестрашный мир

И последнее – очень важное.

Эта история в большой степени – педагогическое самовнушение.

Если вы думаете, что я всё делаю именно так, как описываю, вы глубоко заблуждаетесь. Я стараюсь так делать. И в удачные дни мне это удаётся. Но удачные дни бывают далеко не всегда. А ещё бывает лень. Плохое настроение (у меня, или у Егора, или у обоих вместе). И много всяких других неприятных штук… Здесь – мои представления о том, как я должна строить взаимодействие с Егором. И я следую своим представлениям, насколько может им следовать непоследовательная, нетерпеливая, внушаемая, тревожно-мнительная личность с кучей безумных идей и полным отсутствием системы в голове.

Начало

Я хорошо знаю эти места. Почти за самым домом Егора, как только перейдёшь трамвайные пути, начинается большой пустырь, заросший тростниками. В зарослях протоптаны узкие тропинки, некоторые из них ведут к Финскому заливу.

Впервые я оказалась здесь пять лет назад, ранним утром восьмого марта. Я тогда решила ради эксперимента дойти пешком от нашего дома на Марсовом поле до здешних мест. Дорогу эту, которая заняла больше трёх часов, я помню смутно, зато помню, что была влюблена и совершенно счастлива. Шел крупный тёплый снег. Я зашла в пустой (утро выходного) зал «Макдоналдса», купила незабвенный вафельный рожок за шесть рублей, влезла на высокую табуретку и ела мороженое, глядя на падающий снег. И не знала, что ровно через год начнётся история, по сравнению с которой эта влюблённость забудется и померкнет, что когда-нибудь я смогу ходить здесь с закрытыми глазами – потому что буду здесь ходить зимой, осенью, весной, летом, два раза в неделю, невзирая на праздники, будни, сезонные депрессии и мировые катастрофы.

Тропинка между двумя заборами. Нужно перейти дорогу. Поднимаюсь на крыльцо и оборачиваюсь. Я всегда оборачиваюсь перед тем как позвонить в дверь, не знаю, почему. Обвожу взглядом прямоугольник многоэтажек, школьный и детсадовский дворы, узкий проход к трамвайной остановке и пустырю, рябины и только тогда нажимаю на цифру «5».

– Маша, ты?

– Да, я.

Дверь, коридор перед лифтом, ещё дверь, ещё коридор, ещё дверь, ещё коридор – так устроены эти дома.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте.

За четыре года я стала здесь чем-то естественным, как смена дней недели, как дождь и снег.

Помню, как пришла сюда впервые.

Был март 2005 года. И очень холодно. Я страшно волновалась, боялась опоздать и поэтому приехала минут за сорок до назначенного времени. Бродила кругами по двору, грея руки в карманах.

Егор был моим первым сложным учеником, да и «несложных» у меня к тому времени было раз-два и обчёлся. И я далеко не всегда знала, что с ними делать.

Заниматься со слепоглухими я мечтала ещё до факультета коррекционной педагогики, лет с тринадцати, когда посмотрела спектакль «Сотворившая чудо» про слепоглухонемую девочку Элен Келлер и её учительницу Анни Салливан. «Посмотрела» – неточно сказано. Я смотрела этот спектакль, наверное, не меньше тридцати раз и до сих пор помню его почти наизусть.

«Слепая и глухонемая, она похожа на маленький запертый сейф, который никто не может открыть. Возможно, внутри таится сокровище»…

Мне хотелось пережить момент открытия, откровения, как Элен, понявшая, что все предметы как-то называются, что вода, льющаяся из колонки, и слово «вода» – это одно и то же; как Анни, закричавшая: «Она поняла!»

И вот – дефектологический факультет, кафедра сурдопедагогики – здесь учат работать с глухими. А где учат учителей для слепоглухих? Нигде. Нет такой кафедры.

Мы с Егором встретились 10 марта 2005 года, ему семь, мне девятнадцать.

Я вхожу в его комнату. Он сидит на своём неизменном стульчике со столом. Стульчик купили, когда Егору было, наверное, четыре, сейчас ему одиннадцать, а стул до сих пор ему подходит – его можно поднимать, опускать, менять подножку…

Егор сидит, чуть ссутулившись и засунув в рот указательный палец левой, рабочей руки. Движение, которым Егор засовывает палец в рот, очень его, егоровское, я и сейчас его мысленно вижу. Лицо напряжённое, сосредоточенное, рука поднимается медленно – это движение, исполненное глубокой значимости. Локоть поднимается очень высоко, выше кисти, так что Егор засовывает палец в рот как-то через верх. С таким видом, будто ничего важнее на свете нет.

Палец во рту означает: «Я хочу побыть один, мне надо разобраться с новыми ощущениями, со всем тем, что вы на меня свалили, не трогайте меня». Так он обозначает границу личного пространства и времени.

Но я этого ещё не знаю. Сажусь на диван напротив Егора, нас разделяет его столик. Чувствую, какие у меня холодные руки, судорожно начинаю их растирать. И понятия не имею, с чего начать.

Да, когда я вспоминаю наше с Егором начало, я всегда вижу, как мы сидим друг напротив друга и между нами белый столик.

Мой ученик не видит меня. Не слышит. Как же мне общаться с ним?