- Путаю? Похоже, что так, - вдруг смущенно проговорил его осоловелый друг, и потер переносицу. - Не такой? Знаешь…
Брюс непонимающе уставился на него, неосознанно наклоняя голову набок, словно молодой, но уже мощный ворон: по-птичьи.
- Давай будем откровенными друг с другом, - торжественно объявил Томми, отводя глаза. - Тебе ведь нужен… другой мужик, верно?
Несомненная красота природы и родного дома - так долго недостижимая до того момента, как недостойное твердое бедро преступника, обтянутое белой, на том человеке похоронной формой мороженщика, уселось на драгоценный отцовский секретер - померкла, отемнилась, стала слишком четкой, словно фотография.
Вдруг рухнул луч света, выставил травяной настил под их ногами, как сцену - Альфред включил придомовые лампы, не выдержав темноты, мешающей ему заниматься любимым делом: угадывать желания хозяина, отгонять его от неприятностей, притаскивать за шкирку к нормальной жизни.
- Что? - переспросил Брюс, поспешно прикрывая рот, чтобы не добавлять к невыносимой сцене комичных штрихов, терпеть которых было нельзя.
- Да че-ерт… прости… - страдая, выдал Эллиот. - Прости, я мог обидеть тебя. Черт, я не знаю, как с тобой… так… Совсем забыл что на родине говорить, что думаешь - немыслимо.
Снова сказав что-то тошнотворное, он вдруг закрыл лицо руками в иноземном, европейском жесте сдачи и неловкости.
- Не думай только, что это имеет значение… Я хотел сказать… Все эти балерины напоказ, а ты не женат, хотя это твоя мечта неизменно… - зачастил он глухо в свои ладони. - Черт, уже плохо получается? Я не хотел. Но ты однолюб, даже если каждая для тебя как…
- Ты ошибаешься, - отмер Брюс, впервые сталкиваясь с такой огроменной, непостижимой бестактностью и с такой неправильной правдой.
Они уставились друг на друга, не слишком ясно высвеченные приглушенным заботливыми старческими руками ночным прожектором. За их спинами мерцал крытый бассейн - словно в театре теней возвышались силуэты идеальных гейш, мастериц на все руки и другие части тела, и недовольного дворецкого, идеального и прямого, тревожно поглядывающего в спину любимого хозяина в ожидании настоящего кутежа.
- Ошибся, верно, - фальшиво улыбнулся Эллиот, но в зеленых глазах его светилось что-то странно мягкое, ждущее и жгучее. - Пойдем теперь уже нажремся, а? Чувствую, что мне надо хорошенько принять. - он встал, протягивая мирно раскрытую ладонь.
Мрачнейший Брюс руку принял, но сразу же отдернул, когда минимум дружественности было проявлено.
- Пойдем, хоть я и не пью, как ты мог заметить. Пытаюсь завязать, - снова малодушно солгал он, поджимая губы. - Но составлю тебе компанию. Понятия не имею, почему я скрываю это… Мне не нравится, когда люди лезут в мою жизнь, знаешь ли. Например, пресса… с некоторых пор невзлюбила меня. Из моей повседневности сделали шоу, обсуждают, какое белье я ношу и воруют мои счета из больниц и салонов. Не важно… Думаю, мы просто забудем этот разговор, Томас.
Было бы глупо надеяться на то, что его одиночество закончится: в этом мире не было человека, способного принять Брюса Уэйна.
Эллиот кивнул, жалобно глядя, и вдруг шагнул вперед, прижимая его за плечи к своей груди.
- Не слишком переживай, что я такой увалень, - снова неудачно выдал он, и сжал пальцы, чтобы Брюс не отстранился. - Ты понял. Мы все исправим. Просто… Просто мне хочется быть к тебе ближе, Брюс. Я неудачник, все просрал. Но ты мне правда нравишься, и никакого шоу мне не надо… Мы ничего не забудем, не надо так говорить. Мы с тобой знает друг о друге такие вещи, которых не знает никто, и я не хочу лишаться подобного счастья быть принятым.
Брюс, впрочем, был так поражен, что и не думал отстраняться.
Помимо всех сопутствующих ситуации деталей вроде альдегидного дыхания Томми, обнаружилось, что его рост один в один повторяет рост и, в целом, телосложение Джека, и из глубин в горло ему поднялась тошнота.
- Я и не переживаю, - процедил он сквозь зубы, следом стыдясь своей неудобной для хорошего, но бесцеремонного человека, эмоции.
Отвратительное вступление в чужую запретную сферу было бы непростительно, если бы не одна деталь: осуждать Томми за его испорченные Европой манеры было бы равно его неосторожному, но беззлобному поступку.
Нужно было все объяснить ему, но извечная горделивая нелюдимость Бэтмена взбунтовалась.
- Прости. Просто прости, Брюс, - зашептал Томми, хмурясь. - Прости, это было слишком. Я должен искупить свою вину. Пошли, все обсудим, и непременно за стаканом, чтобы тебе не было неловко, ну?
Впервые за долгое время Брюс был готов проявить свою неприятную натуру, состоящую, в сущности, из одних только секир и кувалд… Но это был его единственный друг.
И они пошли смотреть на портрет Гертруды.
========== Глава 91. ==========
- “Остерегайся, как чумы, влеченья, на выстрел от взаимности беги”! - довольно промурлыкал Эллиот, вплывая в дом, словно в музей, и понять, к чему это он, было совершенно невозможно.