Неудачная шутка (СИ)

Эллиот повел подбородком так неоднозначно, что можно было решить, что эта тема его совершенно не интересует.

- Как-то академически, - проговорил он, неугомонный, улыбаясь, ерзая, хмурясь, игриво отнимая чужую серебряную ложку, чтобы пуститься вызывающе помешивать свой коньяк, имитируя чаепитие. - У тебя тут. Ну, рассказывай.

Паясничанье никогда не было у Брюса Уэйна в списке плюсов общения.

- О чем тебе рассказать, Томми? О женщинах и алкоголе? - не удержался он от укора.

Томми вдруг перестал улыбаться.

- О том, что тянет тебя на дно, - резко сказал он. - Кто мешает тебе свободно дышать, Брюс? Полагаю, ты слишком потратился на благотворительность. Столько денег зря… Они их воруют, понимаешь?

Расслабленный и заласканный спокойным днем Брюс мученически скривился, но нескромной роли занудливого богача играть не перестал.

- Никто меня не тянет, - раздраженно отмахнулся он, устав уже стыдиться. - Прекрати.

Эллиот наклонился к нему - ложка вернулась к законному владельцу.

- Ты всегда слишком серьезен, - жестко приложил он. - Не могу представить тебя искренне улыбающимся. Больше не могу представить тебя счастливым, а если ты не счастлив, то кто тогда сможет…

- Прекрати.

- Знал бы ты, как чаще всего чудесно то, от чего разрушаются люди… До чего опускаются они, ведомые лучшими чувствами, - проницательно выдал он двуликую истину, и без перехода снова подался вперед, переходя на тон ниже. - Так вот… Мои экстрасенсорные способности указывают на лишнюю доброту. Не хочешь работать локтями - как всегда. Расскажи мне. Я не бизнесмен, но…

Брюс саркастично улыбнулся, немного отходя от отвращения, которое вызывал в нем этот разговор.

Отдаленность и приближение, может, и работали, и не только для тех, кто занят, как он, глупыми поисками глубинного смысла.

Но чего стоит ждать от человека, не осведомленного ни об одном темном пятне в его биографии? Это только тычки пальцем в небо, и ничего больше.

Между тем упорство, с которым старый друг хотел расшевелить, прилично тревожило его, и стоило себе признаться, почему: сформулировать тьму, затягивающую его, было бы слишком стыдно, и дело вовсе не в карнавальных переодеваниях в черные плащи и непроницаемые маски, и не в особых отношениях с законом - разве словом можно назвать безумие? Ту черноту, в которой рука нащупывает фонарь или клавишу ламп, но вместо ясности находит только пустоту? Ту слабость, что отгоняет беглеца в зимнее поле и опускает глаза, и стену, которой не существует? Потерянные шансы. Высокомерие нищего духом, неразвитого сердцем…

- У меня есть враг, - неожиданно сам для себя сказал он, не успев спохватиться. - Напряженные отношения. Конкурент. Ничего особенного, забудь.

Эллиот внимательно осмотрел его сквозь полуопущенные ресницы.

- Почему ты не раздавишь его? - с интересом спросил он, насмотревшись. - Ты ведь не хочешь, да? Опять защищаешь сирых и убогих?

Брюс вдруг ощутил удивительной глубины раздражение. Откинулся в кресле, уложил ногу на ногу, и уставился Томми прямо в глаза.

- Нет, Эллиот, - насмешливо сказал он, пытаясь отогреться о свой напиток, и жалея только, что “приличные” чашки старика еле занимают своими трогательными тельцами три его сложенных пальца. - Я не буду с тобой это обсуждать. Ни с кем не буду. Время, когда мы могли перемывать кости чужим жизням, прошло. Я не… не сужу больше никого. Не пытаюсь изменить мир, не пытаюсь сделать его лучше. Больше не пытаюсь. И защищать, кроме моего старика, мне больше некого и незачем. Я ведь не стал бы предлагать тебе защиту, не смог бы тебя так унизить. Могу только предложить тебе помощь, если тебе она понадобится. И - для справки - мне вот она ненужна. Я о ней - не просил.

- Люди разные, Брюс, - не успокоился добродушный следователь. - Они тебя еще удивят и удивят неприятно.

Это было даже забавно, такое совпадение - намедни он сам говорил почти так же.

- Тот, кто разделяет людей таким образом, Томас Эллиот, - недостаточно мягко усмехнулся Брюс, - похоже, на самом деле не видит между ними особой разницы. Ну, с кем не бывает. Откуда тебе знать, кто я теперь через двадцать пять лет? Как можно это так легко определить? Кроме того, это ведь не имеет никакого значения…

Он вдруг понял, что использует абстрактно-логическую риторику незабвенного злодея, и впал в тонкую задумчивость.

- Ты меня, конечно, извини, но это очевидно, - не заметил заминки Эллиот. - Это просто жалость. Тебя победила жалость, Брюс Уэйн. Ты всегда был слишком мягок с теми, кто не заслуживает снисхождения.

Брюс не улыбнулся и отставил ромашковый чай - стылый, а потому наконец бесполезный.

Осознанно выводящий его из себя Эллиот тревожно проследил за его рукой.

- Можешь… Хочешь завтра пообедать со мной? - быстро спросил он так, будто только что не начинал в прошлом их вечного спора: идеал и посредственность - добрые, мирные намерения ничто, если их проявляет злой, ничтожный человек - вот, какие у него взгляды в детстве.