Неудачная шутка (СИ)

Замученный тем удовольствием, что ему приносило любое противостояние, Брюс предпочел бы уехать на несколько лет в Бутан, чтобы больше не слышать вопросов на грани, и привычно уже присмирел.

- Обсудим регату, - продолжил Томми, вставая. - Если ты думаешь, что зимы на подготовку хватит, ты очень наивен. Познакомлю тебя с самой сладкой девчонкой… Ты ее точно не знаешь, она только недавно вернулась из Пасадены… Вчерашний ребенок, конечно, только достигла совершеннолетия, но умненькая, а уж нежна - как лепесток… О, или нет, есть еще одна, воплощенный зной: гибкая, как кошка, и своим непривязанным языком может резать металл! Надеюсь это ответит твоему взыскательному вкусу, а?

- Почему ты упорно пытаешься заставить меня чувствовать себя неловко? - резко прервал его Брюс, почему-то приведенный упрямым желанием Томми пообщаться с ним в какой-то одной струе в неконтролируемую горечь.

Эллиот стал выглядеть как котенок, попавший под проливной дождь.

В паузу отлично уместились классические бэт-самокопания.

- Ты сам сказал, что у тебя никого нет, - наконец сказал незадачливый сводник, подходя поближе к нему, к окну, и комнату накрыла долгая пауза - легла на портьеры, на спины уток, на лохматую голову медведя над камином. - Знаешь, почему я стал кардиохирургом, Бри? - проникновенно спросил он наконец, поворачиваясь. - Из-за твоего отца. Восхищался им, был так рад носить его имя. Я и сейчас… рад. Мне он очень нравился. Я его… очень любил, как любили многие. Все? Все его любили.

- Твой отец… - начал Брюс, снова резко страдая от недостатка открытости, от нежелания открываться. - Тоже врач.

- Мой отец, - отмахнулся Эллиот, - был слабаком. Тогда и сейчас остается…

Брюс удивленно вскинулся.

- Это не так. То есть тебе, конечно, лучше знать… Нет, Том, это не так. Он просто испытывал некоторые… трудности в жизни, но он их преодолел еще на моей памяти.

В последнее время он, следующий иной раз лишь за извилистостью и изворотливостью, отвык от прямых разговоров, теперь они казались ему грубыми, и он поспешил одернуть себя, обвиняя себя в недопустимом размякании.

- Что тебе вчера снилось? - вдруг спросил Эллиот, не поворачиваясь, и Брюс только с задержкой осознал, что это один из тех обычных разговоров, что бывают между людьми.

Он задумался, хотя отвечать вообще не собирался, и вдруг понял, что ему не снилось ровным счетом ничего.

Нет? Прошлая ночь, короткая и мутная. Какое-то животное? Змея? Душила его, большая, теплая, шершавая, и ее вертикальные зрачки, остро засаженные занозами в токсичные радужки, сочились гневом и тоской…

Томми вдруг оказался слишком близко, привалился к его плечу бедром, серьезно рассматривая разгорающееся за окном раннее утро. Коньячный бокал мерно и гипнотически покачивался в его пальцах, серых и шишковатых в приглушенном свету настенных светильников.

- Мне вот снилась Тампа. Байдарки. Я так уважал Томаса Уэйна, в честь которого я получил свое имя, в честь которого хотел быть лучше, раз мой собственный отец пьяница и позорник, что сам даже не приехал на похороны. Не помог тебе! Я… я уже не думаю, что… Не важно. Но теперь я рядом, Бри, - хрипло сказал он, непонятно что имея в виду. - Помнишь, как мы вечером прятались в подлеске - тут, в нескольких сотнях метров за садом?

Брюс, околдованный небывалым покоем, наконец утешившим все его страсти и тайные сомнения, неопределенно кивнул.

- Мы были так близки, - продолжил Эллиот. - Могли неделями не расставаться.

И это было правдой; и можно было признать, что он был тогда одержим идеей товарищества, зависим от той уверенности в себе, что природно содержал в себе Эллиот. В том была даже известная жесткость, даже жестокость - впрочем, Брюс всегда отлично нивелировал ее своей мягкостью и приветливой доброжелательностью ко всему на свете - к людям, даже если это были одурманенные хиппи или грязные старики, забредшие в пригород за каким-то неведомым счастьем или пропитанием; животные, от букашки до собаки на привязи; даже лучи света сквозь оконные стекла, старые книги, фотографии, сотни вещей, воспринимаемых им так тепло и восторженно, были у него под сердцем…

О, он и правда был ужасным слабаком? Кем бы он стал, если бы беды обошли его стороной? Капризным мажором вряд ли, скорее подобием отца - недостижимого идеала, может, мучился бы теперь его тенью совсем по-другому…

- Что, кстати, случилось тогда, летом, когда родители увезли меня насильно в Ниццу? - снова вступил Эллиот, укладывая свободную руку на плечо Брюса. - Когда я вернулся, ты казался совсем… Стал таким скрытным. Как-то замкнулся в себе, что-ли… Скорее присмирел, верно?

- Ничего такого, просто… Мой отец… - начал Брюс, но прикусил себе язык, вдруг находя ответ на заданный вопрос неуместным - зачем ворошить прошлое?

О том случае не знал даже Альфред… Впрочем, наверняка знал: как что-то, произошедшее в меноре, могло укрыться от его влюбленного взгляда? Мать во всем советовалась с ним, с отцом они были очень близки…

- Твой отец, Бри? - подтолкнул его Томми.