Неудачная шутка (СИ)

- Скрыться от него казалось невозможным, - вкрадчиво раздалось у его уха, и он почувствовал осторожное дыхание - чертов клоун, видимо, без лишних церемоний внюхивался в его волосы, и радовало только, что этот звук был полон неприкрытого наслаждения, - он всегда знал, где я. Где вся его паства, состоящая из неплохих по вашим меркам, только слегка туповатых, без меры идейных и удручающе ленивых мужчин, учивших меня охотиться и выживать. Затачивать лезвия, читать звериный шаг, разделывать туши, усвоить для этого правильный порядок. Катавших меня на спинах, строгавших мне рогатки, таких высоких, что закрывали от меня солнце. Слепо преданных, могучих, рукастых. Ох, теперь я оценил его вкус: из таких деталек выходит отличный конструктор! Я слишком часто не мог понять его Замысел. Но я несколько улучшил свои навыки с того времени. Я куда опытнее, чем он был, чем мог бы быть. Куда сильнее, гораздо умнее.

Клацнула чья-то челюсть, и заслушавшийся Брюс вздрогнул, с неохотой вспоминая, что не имеет права так надолго забывать о своей черной маске, и как это опасно рядом с Джеком.

- Тебе не сложно об этом говорить? - уныло спросил он, неосмотрительно переживая за неразвитую, а потому беззащитную клоунскую душу, сберечь которую не помогли бы ни полиамид в его одежде, ни жгучая ловкость его руки, и заставил себя выпрямиться, почуяв, как плечи готова сломить однозначная тяжесть сожалеющего о своем любопытстве нелюдима.

Джокер не сразу понял, о чем речь.

- Не печально ли мне? - угадал он, раздумчиво укладывая брови: об этом он не думал. Ему должно быть грустно? - Вот это абсолютно не твое дело, Бэтти.

Брюс кивнул, хотя ввиду своей авторитарности границ с ним разделять не желал.

Но это было волнительно. Видеть его с разных сторон, узнавать любую часть его, даже самую темную, иметь возможность показать себя самого, даже в самом отвратительном или, что куда хуже, беззащитном, ослабленном виде - разве не это было высшим благом? Разве не об этом, пусть неумело, пытался рассказать теперь Джокер?

- Ты понимаешь меня? - намеренно расплывчато уточнил он, имея в виду ту самую неозвученную необходимость узнать каждую сторону друг друга.

Их совместное одиночество.

- Да, - честно сознался Джокер, все еще погруженный в дождливую мглу летней готэмской ночи, высоко оценив невозможные зрелища, обильно воссоздаваемые его беспокойным, воспаленным мозгом - уникальная для него практика познания другой личности, которую он на самом деле понимал, вот только не мог достигнуть. - Это ты меня не понимаешь. Я говорю о грязи, Бэт. Думал, снимешь бинты со своего благородного профиля, и я… не смогу… тебе ничем ответить, мм? Защищал меня, будто я нуждался в этом. Предложил за меня жизнь, будто я этого заслуживал. Оскорбить меня з’ахотел? - не успев повысить голос, он вдруг остановился, любознательно склоняя голову, чтобы изучить обращенное к нему лицо. - Испугался?

- Нет, - поспешил возразить леденеющий в ожидании плети Брюс. - Нет. Я ничего не боюсь.

- А стоило бы! - взъярился вдруг Джокер, и его красивые руки свело бессильной судорогой, искривило, будто птичьи когти. - Ты не понимаешь. Не понимаешь, во что ввязался. Ничего не знаешь. О, ты… Ты… Твоя реакция… Просто увидеть тебя в таком состоянии уже будет забавно, и не важно, что следом мне не помогут ни порох, ни нож - каждый раз, как мы будем сталкиваться, ты будешь знать меня слабаком. Это приводит меня в бешенство и в восторг, слышишь?

Не восприняв всерьез уверенность преступника в том, что у них впоследствии еще будут причины “сталкиваться”, Брюс, во время отчаянного монолога старающийся удобней ухватиться за его руки и расслабить их в своих ладонях, чтобы он не повреждал себя, отчаянно хмурился: узнать, насколько их тонкие движения навстречу друг другу совпадают, оказалось удивительно.

- Мы это обсуждали уже много раз. Твою чистоту определяют только поступки, - уверенно возразил он на эти совершенно непонятные самообвинения, и прижал его сильнее. - Так не насаждай больше своей темноты всем остальным, оставь ее мне. Ты знаешь, что я… хочу этого, верно?

Его рука не выдержала и метнулась по тощей спине, разглаживая прохладное полотно рубашки, примостилась на другом плече. Пальцы сжались в порыве доблести, зовущей только постараться не сделать ему нестерпимо больно проклятым прошлым, и не важно, если он поймет, сколько власти у него над Бэтменом, сколько всего он может сотворить…

Как можно было так ошибаться - готов убить лишь его? Вовсе нет: был готов убить любого за Джокера, и если это слабость, то откуда - абсурд! - такой мощный прилив силы - это и есть зло, это и есть падение?

Сам он мог выговаривать себе как угодно строго; Джек при этом не должен был даже предполагать, что с ним несправедливы.

Но стрелы достигали его: ожог привычно омрачил его с одного касания, а все это таинственное притворство угнетало; острые лопатки, прижатые боком к его торсу, почти прорывали ткань, и он притерся к ним теснее, словно мог оплавить, отнимая у этого лилового облика печать печалей.