Неудачная шутка (СИ)

Он хищно вытянул шею, неприятно похохатывая, чтобы забрать с тонких темных губ компенсацию за унижение, кроме того, поцелуи, которыми было так занимательно делиться, что-то изрядно подзадержались - кривой, он не мог понять настоящей цены подобных жестов, и никогда не достигал удовлетворения - но наткнулся на тыльную сторону быстро выставленной ладони.

- Что, прости? - надменно отстранился Брюс, являя удивительную устойчивость к внешним влияниям.

- Я перевозбужден и, между прочим, болен и ужасен, - признался ему в ответ придурок так гордо, будто зачитывал список своих достижений. - Я ни черта не понимаю. Хочу повалить тебя, и всунуть язык тебе в глотку, ты так интересно об этом рассказывал…

- Не слышу, тут слишком шумно от какой-то безвкусной клоунады, - продолжил бесноваться Брюс, сотрясаясь дрожью то ли гнева, то ли нервной встряски. - Ты что-то сказал?

- Пошел на хер, Уэйн. Чего ты вообще так завелся, мм? - взъярился Джокер, сбрасывая защитные покровы вальяжности и уцепился за его подбородок, чтобы безуспешно попробовать вздернуть его. - Будто ты никогда не давал слабины. Не знаешь, что моим обещаниям нельзя верить? “Ты хорош” - ты это хочешь услышать? Без проблем: твоя твердолобость так раздражает, что даже завораживает, - угрюмо отвернулся он, и Брюс вздохнул легче, ухватился покрепче за мослатые бедра, взведенный.

Подтолкнул потерянного в каких-то своих, малоуместных теперь размышлениях психа к кровати, чтобы прижать всем весом к простыням лицом вниз, по пути избавляясь от непонадобившейся верхней одежды, и самодовольно усмехаясь - может, излишне заносчиво, но и только - и подавил сопротивление, ловко забираясь в карман его брюк, чтобы нащупать снова утяжелившуюся в вожделении плоть, теплую, упругую - прижатую тканью.

- Будь свободным, - мягко посоветовал он тугой лямке подтяжки, острым лопаткам, выступающим под батистом позвонкам, непрокрашенной пшеничной пряди волос, изуродованной щеке, и под шумок защелкнул наручником на бледном запястье ремешок Брегета, скрывая багряный оттиск иных пут, потому что Гамильтон устраивал его гораздо больше, - даже если я ничего не прощаю, и рука у меня тяжелая. Эволюция договоренности. Думаешь, я не знаю? Доверие вызывает предательство. Отвага равна безрассудству.

- Ты в это не веришь, - возмутился Джокер, не слишком усердно выворачиваясь на свободу: тяжелые, горячие руки накрест сжались на его плечах, будто смирительная рубашка, - все еще. Не веришь, Бэт. Не-а.

Давление расширило его, могло убить - он чувствовал, как отвердело его горло.

Но он знал, что его волю наконец признали полностью, и почему-то ощутил нарождающуюся ярость, будто это понимание могло обесценить его, сделать его роль менее значимой.

- Это не так, и ты давно это понял, - твердо возразили ему слишком понимающе - и как это могло не злить? - Ты так забавно высокомерен, что я готов подчиниться. Я могу услужить вам, Ваше Цирковое Величество? Жуков, фруктов, свежей крови не желаете?

- Ты не сделаешь, как мне надо, даже если я попрошу тебя не умирать, - мрачно отстранил удушливые предплечья Джокер, ядовито посмеиваясь. - А, подожди-и. Точно. Ты же меня так и прокатил!

- Вообще-то мне очень и очень стыдно за это, - повинился Брюс, хотя стыдно ему точно не было. - Но когда я впервые проиграл тебе по правилам, я думал, мне придется кукарекать со шпиля Дома Ювелиров. Я был готов на это тогда, обрати внимание. Вот было бы смешно, да? Для вашего взыскательного вкуса особенно. Ты никогда не бываешь доволен, - насмешливо прокоментировал он громкий скорбный вздох, что издало клоунское горло. - Слушай, что ты сделал с Альфредом? Ты должен был договориться с ним о чем-то очень ценном, раз он позволяет тебе зарастать мусором. Выкрал секретный рецепт мясного хлеба у королевской семьи? Купил первое издание “Ветра в ивах”? Нашел его досье из Ми-6?.. Молчу-молчу, - примирительно попятился он, когда зеленая вена на клоунской шее, морская под почти прозрачной кожей, нехорошо запульсировала, - не злись…

Изгибы тел отлично совмещались, сухие и жесткие, и осуществлять доминантные поглаживания предплечий и талии было чрезвычайно важно, но призрак того, первого соития не оставлял его, неприятный: он мог бы догадаться тогда, в сердцевине летнего вечера, блистающего пусть преданной, но надеждой на понимание, что Джек никогда не сподвигнет его ни на что благое, но он был так ослеплен и заморочен, что осмелился позабыть, кто они оба такие на самом деле.

Он хотел бы прижаться ближе, но позволить себе такого не мог: бой был выигран, но война все еще окружала его.

- Мой ошейник. Паритет, - объяснил он, когда обманчиво ленивый медный взгляд мазнул по циферблату.

- Ты меня не слышал? - пустился в проверку границ Джокер, отклоняясь назад коварно и злоумышленно: Брегет жег ему руку. - Ты же не слезешь. Я не стану просить тебя…