Он собирался совершить оригинальное, невозможное убийство, поэтому одел костюм в последний раз, надеясь только не встретиться кое с кем безумным.
Но это было невозможно. Джокер нашелся… возник в одном из самых опасных мест города, все что-то вынюхивающий и еще более исхудавший.
С удивлением обозревая его схватку сразу с шестью более-менее приличными представителями местной фауны, Брюс отметил, что фальшивая смерть пошла ему на пользу, и он стал держаться гораздо лучше.
Он попытался вспомнить, как именно Джокер держался раньше, и с удивлением обнаружил в воспоминаниях только собственные руки, болтающие тощее тело, встряхивающие его; врезающийся в твердую челюсть, под ребра, под дых кулак; собственную позорную сдачу навзничь, ничем толком не закончившуюся…
Фиолетовый костюм, волосы были снова окрашены зеленым - чертов фрик, попугай, дурачок.
Помощь ему, похоже, не требовалась, но уровень ненависти, возникшей от нанесенного оскорбления - Брюс предпочитал думать о предательстве, а не о страхе за его жизнь - достиг критической отметки, когда щадить его гордость было уже невозможно.
Никакого больше права на гордость для этого человека, никакого достоинства.
Он обезвредил его противников с приятной быстротой, самодовольный, надеясь только вызвать его гнев.
- Это шавки Кана? - удивленно обнаружил он, выворачивая незнакомые руки. - Что ты им сделал?
Жалкий псих, недовольно следивший за тем, как он упаковывает бессознательные тела, не ответил.
На его губах обильно ссыхалась кровь, почти незаметная на гриме. И он ожидаемо был в ярости, не способный перетерпеть столь явного пренебрежения своими возможностями.
Когда Брюс, уже забывший обо всем, что произошло в этом переулке, шагнул к нему, Джокер наконец правильно оценил обстановку и попытался сбежать.
Можно ли передать словами, как правильно было настигать его?
- Отвечай.
- Он часть Короны.
Пораженный, Брюс скрипнул зубами: китайская мафия. Просто замечательно. Есть предел неприятностям от этого человека?
Он снова открыл рот, чтобы отчитать его за неосторожность, но вопреки уверенным мыслям вдруг сказал о том, что его больше всего задевало.
- Почему тебе так не терпится подохнуть?
Джокер попытался сохранить остатки достоинства, выпрямляясь у стены. Прежде излишне прочный призрачный канат их соглашения, тугой и дрожащий, опасно натянулся, рискуя лопнуть.
Трюк с перекроенным трупом много раз вытягивал его из особо дрянных переделок, но больше бы не пригодился. Наверное.
- Мне просто скучно, Бэт. Развлекаюсь как могу.
- Кан тебе не шут, придурок.
- Конечно, нет! Лучше тебя меня никто не развлекает: ты слишком серье-езный. Мне нравится твоя гиперответственность.
- Не понимаю, о чем ты, - беспомощно солгал Брюс, отчаянно хмурясь под маской: какая-то новая, особенная ненависть к этому преступнику сотрясала его.
- Нет? Я про то, что твое настоящее имя никаким образом не должно быть связано со мной, - жестко осадил его Джокер, на деле безуспешно пытаясь воссоздать одну из своих непроницаемых масок. - Ты глупец, если не понимаешь этого.
После прямых слов черта была перейдена, опасная почва достигнута.
Брюс снова заскрипел зубами и подался вперед, принуждая ненавистного клоуна к унизительным действиям: стоять слишком близко, а если дрогнуть - значит показать слабость; прямо смотреть в линзы маски, не имея возможности оценить настоящего взгляда.
Внимательно слушать. Далеко не уходить.
- Ты же… не думаешь, Бэт… что я буду просто терпеть, мм? Должен предупредить, у меня весьма недолгое терпение: его та-ак часто испытывали, ты бы знал! - прохрипел Джокер, но неожиданное сопротивление это было стыдным, потому что безнадежно слабым; слова задумывались как угрозы, но превратились в откровения. - Ты недостаточно оцениваешь мою ригидность?
И эта плоская шутка вдруг прозвучала ужасно двусмысленно - не бесстыдно эротично, как задумывалась, а вдруг тревожно и болезненно - потрепанная возможность выступать против всего мира в одиночку, несовершенная выносливость, бесконечное одиночество… “Ты же не думаешь, что я мягче, чем ты”.
- Именно так я и думаю. - усмехнулся нечуткий Бэтмен, испытывающий определенную потребность получить компенсацию за яркий ужас его смерти, за могильный камень и свежую, блестящую траву кладбища - залитый солнцем погост, отпечатавшийся в его памяти созвучно голосу Джима “Джон Доу”. - Ты настоящий мудозвон, Джокер.
Раздосадованный Джокер захихикал, но получил вдруг ощутимый тычок в ребра и недовольно заткнулся.
Он знал, что это значит: “Не отвлекайся”.
- Почему ты не вернулся в свое болото?
Хотя бы это Джокер мог понять, был с этим согласен: покинуть этот город навсегда было бы правильно, даром что это означало снова провалиться сквозь страницы какой-то унылой книги про войну - чем там обычно являлась его жизнь вне бензиновых забав и тошноты.
Он снова вспомнил, почему дал себя запереть - обычно он не уставал удивляться подобной глупости - и встревожился.
- Болота. Не-е. Не выношу боли, зато хорошо ее наношу, мм?
- Ты полудурок.