Неудачник

Нет, нет, нет! Ну, почему все так? Почему именно со мной? За что, за что? Отдам все, чтобы этого не произошло! Поздно? Ну, хотя бы полминутки. Я перетерплю, я справлюсь. Только бы не стало этого гнетущего чувства, почти физической невозможности находиться в этом теле. Была бы Кира рядом, была бы сила и смелость. Но — напрасно. Как и все в жизни.

Я смотрю в потолок до тех пор, пока не начинается резь в глазах. А потом мгновенно проваливаюсь в долгий, какой-то липкий и тягучий кошмар, что, кажется, тянется целую вечность.

Неудачник

Наутро мне очень плохо. Ничего не хочется, нет сил. Сижу на кухне, у окна. Смотрю на деревья, дорогу. Но не вижу ничего. Все кончено, разрывает голову мысль. Все кончилось.

Ты просыпаешься утром, и осознаешь что в жизни, твоей жизни, почти не осталось ничего хорошего. Ты методически, шаг за шагом, сантиметр за сантиметром, теряешь все, что составляет ее стержень. Удар за ударом, порыв за порывом. В это утро ты точно знаешь, что ты неудачник. Оно пасмурное: тебе трудно дышать, шторы плотно закрывают окна. Вся комната в пыли. Пыль даже на тебе.

Ты лежишь на постели, и знаешь, чувствуешь, что от этого не уйти. Не изменить, не исправить. Как не исправить дождя, что идет три дня подряд, или того, что тебя бросила девушка. Каждый вписан в механизм. Только наш — искажен до полной неработоспособности. Поэтому ты вынужден прилагать чрезмерные усилия, чтобы стать хотя бы на уровень с середнячками.

Неудачник — это когда все напрасно.

Кажется, древние китайцы говорили, что если утром познал истину — можешь умирать в тот же вечер. Не ясно только, что делать остаток дня? Приводить дела в порядок? Или просто сидеть, глупо улыбаясь от осознания?

Взгляд не переходит с объекта на объект, устремлен куда-то внутрь, сквозь ненужное сейчас пространство. Время от времени перед внутренним взором появляется лицо Сереги. Душу разрывает стыд, хочется плакать от бессилия. Как жить с такой ношей?

Это как в игре, когда совершил ошибку, что перечеркивает с трудом собираемые достижения. Но в игре есть одно преимущество — всегда можно сохраниться. И начать заново, с момента, когда все еще можно исправить. У меня такого преимущества нет. А как хочется исправить!

Вернуться в прошлое, в то злосчастное кафе. В ином состоянии духа, чувствуя готовность. И спокойно ждать. А когда придет Серега, начать действовать непредсказуемо. Да, без разницы, главное — начать действовать.

Это черта, что отделяет тебя победителя от тебя неудачника. И всего один шаг в том или ином направлении. Один шагнет к победе, пусть страшно, тяжело и некомфортно. А другой остановится, и не переступит. Потому что лучше пресмыкаться, но не быть битым, отступить, забившись в угол, но не перечить сильному. И, сохранив спокойствие, не испытывая боли, окажется в дерьме, из которого не выбраться все оставшуюся никчемную жизнь. Высокая цена, выбор труса.

Мой выбор. Шаг, что хочется стереть любой ценой. Но я сижу на кухне у окна, и понимаю, что назад пути нет. Грудь саднит болью и горечью. Это послевкусие трусости, малодушия, что съест с внутренностями, будет грызть, перекусывая ребра, пока не доберется до сердца. Пока не сгрызет полностью.

Неудачник — это когда нет возврата.

Раздается звонок в дверь. Подскакиваю от неожиданности, сердце ускоряет ритм. По телу проходит волна мурашек, дыхание учащается. Я никого не хочу.

А вдруг Кира, проскакивает шальная мысль. Сердце бьется учащенно. Еще секунда, и я почти верю, что за дверью именно она: одумалась, поняла, что любит. Я вприпрыжку подбегаю к двери, резко распахиваю…

На пороге Игорь. Взгляд тяжелый, под глазами мешки. Не говоря ни слова, входит, чуть оттеснив меня. Я не протестую, потому что перед глазами так и стоит Кира — прекрасная, добрая, вернувшаяся. А разум все еще по инерции рисует счастливые картинки.

Если бы Кира вернулась, было бы намного легче. Но ее нет. Точнее есть, только не для меня. Поэтому я закрываю дверь, иду на кухню за Игорем.

У Игоря с собой два деревянных гроба. Небольшие, свежие, заклеенные сургучными печатями. Игорь ломает печать на одном. Чуть поддевает крышку, поднимает вверх. Она подогнана плотно, нужно прикладывать усилия. Еще чуть. Я вижу содержимое. Внутри ящичка — сено. Из его пряных объятий проглядывает бутылка. Этикетка серая. Алеет только дата. Четыре цифры. 1970.

Игорь бережно достает бутылку, ставит на стол. Слабый свет лампы проникает в темно-коричневое нутро сквозь тонкие стеклянные стенки. Там, за стеклом, другой мир. Концентрированное веселье, или отчаяние. Но — всегда отдохновение. Когда жизнь цепляет, железные когти смыкаются, есть выход слабаков. Он ведет туда, в эту темно-коричневую мглу.

— Вова, давай, на хрен, напьемся к чертям? — предлагает Игорь, по голосу слышно, что он уже сильно пьян. — Давай напьемся?

Я почти не слышу его слов, не вижу лица. Я словно в этой коньячной бутылке, за стеклом, что не выпустит, будет давить вечно. Пока кто-то не взломает сургучную печать, и не откроет деревянный гроб. Тогда меня не станет.