Неудачник

Я смотрю на Семена так, словно никогда не видел. Из квартиры доносится приятный запах свежей горячей пищи и уюта. Из стереосистемы звучит Antimatter. Меня как будто отогревает. Словно тает ледяная корка, что стягивала тело, не давала свободно дышать.

Семен отходит чуть вглубь и в сторону, я, немного помедлив, захожу в открытую дверь.

— Как на улице? — спрашивает Семен.

Я снимаю куртку, обувь.

— Холодно. А ты думал как?

— Да, как обычно…

Проходим в большую комнату. Сеня называет ее залом. Это действительно зал. У Семена большая квартира в высотке ближе к окраине. Последний этаж. Из окон видно весь город: сейчас это редкие огни, полуосвещенные улицы, ближний свет машин.

В зале минимум мебели. Диван, пара кресел, стеклянная стойка с мини-баром у стены, большая плазменная панель. Сажусь на диван.

— Ну, рассказывай, как жизнь? — спрашивает Семен.

— Стабильно плохо, — говорю я. — Или ты думал, может быть по-другому?

— Нет. Так и представлял.

Семен открывает бутылку виски, идет на кухню за бокалами.

— Просто мне иногда кажется, что ты изменишься. Станешь позитивнее смотреть на жизнь, что ли?

— У тебя самого-то получается? — спрашиваю я.

— Временами, — отвечает Семен с печальной улыбкой. — Но я-то хоть стараюсь…

Сеня разливает виски по бокалам, протягивает мне.

— Давай выпьем.

Чокаемся, выпиваем. Виски расслабляет, снимает напряженность. У Сени хорошо. Даже сейчас, в темный морозный вечер. Именно сейчас.

— Как там наша родная администрация поживает? — спрашивает Семен.

Меньше всего хочется думать об администрации. Вспоминать людей, Лаптя, работу.

— Поживает, Сеня, поживает, — просто говорю я.

— Все такая же фиолетовая? — спрашивает Семен.

— А ты думал?

Семен наливает еще виски.

— А на универщине что твориться?

— Те же, — говорю я. — Только сбоку…

— Понятно.

Семену звонят, он выходит, я остаюсь один. Смотрю на фотографии, картины на стенах. Семен входит в совет акционеров двух крупных предприятий города. В обоих — миноритарным. Как получил — не говорит. Это тайна покрытая мраком. В те годы многие получили разное, даже известно как. Только вспоминать не принято.

Сейчас Семен занимается бизнесом, по-моему, что-то строит. Но могу ошибаться. У него жена и дочка пяти лет. Успешен и целеустремлен. Я завидую Семену, потому что уже, наверно, не поднимусь до его уровня.

Из кухни выходит жена Семена, Вера.

— Привет, Вова, — говорит она. — Как на улице?

Это, наверно, у них семейное. Акт вежливости. Только вопрос задают не про человека, а про погоду. Откуда я знаю, как на улице? Мне — холодно, кому-то — не очень. Все субъективно.

— Привет, Вера, — говорю я. — Днем было хорошо, сейчас похолодало.

— Понятно. А у тебя как дела?

— Все в порядке, спасибо.

Вера красивая. Даже чересчур. Правильные черты лица, стройная фигура. И что-то уютное, домашнее, неуловимое делает ее неотразимой. Повезло Семену.

— Ладно, вы тут общайтесь. Кофе Семен сам сделает. Еда в холодильнике. А я спать. Прости.

— Ничего, Вера, — говорю я. — Спокойной ночи.

— Пока.

Включаю телевизор. Плазменная панель взрывается светом. Делаю звук тише. Пусть хоть что-нибудь светиться, жизнерадостно кричит рекламной и тупыми передачами.

Приходит смс. Опять от Насти. «Владимир Ярославович, почему вы не отвечаете?!! Я очень хочу с вами встретиться!!!» Не отвечаю, кладу мобильник в карман.

— Что-то у тебя не так, — возвращаясь, говорит Семен. — Рассказывай, что случилось?

— И что тебе рассказать? — с какой-то детской обидой спрашиваю я. — Все случилось. И ничего. Это не случается, а тянется. Как сопли. Вот уже двадцать с лишним лет.

— А конкретнее? — уточняет Семен.

— Да, хреново все, Сеня, — отвечаю я. — Жизнь, работа, вся эта возня…

— Понятно. Внезапный приступ мизантропии, усиленный депрессией.

— Что-то беспросветно все. Я сам себе не нравлюсь, не получаю удовольствия. Что-то не так.

Говорю, и слезы наворачиваются. Душным маревом обволакивает жалость к себе, по сути, неудачнику. Уже столько лет прожито, а ничего не меняется. Как сижу на заднице, так и просижу до смерти.

— Мы живем во власти мифов, — вдруг говорит Семен. — Все, что ты знаешь о строении общества, о ситуации в стране и мире, о себе, наконец, — не что иное, как миф. Социальный миф. Вряд ли кто-либо может точно сказать, где границы мифотворчества. Есть те, кто знают, но скажут ли? Ответ — нет, нет и еще раз нет. И дело даже не в хищном спокойствии достигших правды, а в том, что нам нельзя знать. Противопоказано, по сути.

— Но так не может быть! — недоумеваю я. — Какие мифы? Есть же общество. Есть истина, есть объективные законы, наконец. Мир не может существовать на лжи.

— Законов мы пока не касаемся, так как говорим о социуме, массе человеческой. Так вот, общество — это серая слегка бурлящая масса, приправляется мифами, как блюдо солью и специями. Иначе никак. Иначе энтропия, хаос и холодный черный космос над головой. А мифологизация составляющих бытия возводит прочные стенки, пусть даже это стенки котла, где мы варимся.