Неудачник

— И тем не менее. Она быть должна. Даже если мерило ее освоенности — личная выстраданность. Кто ты без мыслительной деятельности, философии? Пылинка на ветру…

— А с ней я кто? Та же пылинка. Ветра еще никто не отменял.

— Да, та же пылинка. Но несколько тысяч пылинок, летящих в одном направлении, обращаются песчаной бурей… Уж поверь мне, даже небольшая пылинка, попавшая в глаз, способна вызвать слепоту. Хотя бы временную.

— Только что-то погода не подходящая у нас для песчаных бурь. Ты не замечаешь? Мы меняем одно на другое, а следствие — неизменно…

Семену звонят. Он извиняется, идет на кухню. Слышу обрывки разговора. Что-то о бюджетах, переводах, PR-стратегии. Не хочется возвращаться в обыденность.

Замечаю, что выпили мы не так много. Бутылка почти полная. Ничего удивительного: такие разговоры действуют отрезвляюще.

— Тебе нравиться быть у меня в гостях? — спрашивает Семен, возвращаясь.

— Да, — отвечаю я.

— А если бы я был бомжем, и для общения приходилось бы ехать на свалку, или лезть в уютное чрево теплотрассы? Я уж молчу про то, что мы бы элементарно не встретились из-за разницы статусов.

— Если это нужный разговор, полез бы и в теплотрассу, — отвечаю я, замечая скептицизм Семена.

— Это всего лишь разговор, — говорит он. — Не более. Но и не менее. Так вот, независимо от всего, тебе нравится сидеть на уютном диване в хорошей квартире. Нет, я не говорю, что при случае мы не можем пообщаться и на помойке. Дело в том, что общаться здесь более удобно. И это только одно звено цепи. Твоей цепи, что сильно отличается от цепи бомжа. А цепь кует личная философия.

— И приковывают на эту цепь так, что всю жизнь будешь сидеть у будки, и гавкать на каждого, кто не пахнет хозяином. Так, Семен?

— Ты резок, Вова, — возражает Семен. — И полон максимализма. Эта цепь не от будки к ошейнику, а над пропастью, между тобой вчерашним, и тобой сегодняшним. Это связующее звено между нереальностью происходящего, и детским конструктором, что есть у тебя в распоряжении, чтобы выстроить мир.

— Какая бы ни была философская, в ней нет смысла, если все — миф. А точнее, она может быть любой, если все не более чем миф.

— Ты прав. Она должна быть.

— Ну, вот, к примеру, у нас в администрации есть Глазова Маргарита Петровна, — говорю я. — Сука еще та! И как рукотворная философия поможет с ней работать?

— А просто. Она сука, потому что ты не знаешь к ней подхода, — отвечает Семен. — Ты просто уперся в ее исключительный негативизм…

— Ты бы тоже уперся, — перебиваю я.

— Если бы я упирался в каждую стерву на пути, — говорит Семен. — Я бы не достиг того, что ты сейчас видишь. Не стал бы таким. Пойми простую вещь, Вова, сук полно, и они будут всегда. Мне иногда кажется, что их большинство. Но это не отменяет того факта, что нужно действовать, куда-то в жизни двигаться. Несмотря ни на что.

— Да, у нас там нужно быть осторожным. Иначе недолго ходить по коридорам власти. Не дышится там легко…

— Это специфика власти, Вова, — говорит Семен. — Вокруг нее всегда ошивались негодяи и сумасшедшие. А, со временем, она и стала состоять из них. Почти полностью. Это на тебя и влияет, исподволь меняя сущность.

— Я чувствую себя крошечным исполнителем, пешкой в большой игре, — продолжаю я. — Даже не пешкой, а малой частью клетки доски. Игра разыгрывается сверху, она почти недосягаема. А все дерьмо фигур льется на поле. Я скоро начну захлебываться.

— Другого варианта и быть не может. По крайней мере, для тебя.

— А что я, рожей не вышел?

— С рожей у тебя все нормально, — смеется Семен. — Тут в другом дело. Не из того ты сорта людей. И вряд ли там приживешься, пока не мимикрируешь, а в итоге — станешь подобен. И, знаешь, я искренне надеюсь, что этого не произойдет.

И это говорит Семен, человек, что сделал состояние, удачно вписался в определенные круги, а теперь только приумножает капиталы. Я ему завидую. Потому что тоже хочу жить в элитном доме, ездить на дорогом джипе, ужинать в ресторанах и отдыхать заграницей.

— Ты чистоплюй, Вова, — продолжает Семен. — Причем, в хорошем смысле слова. Уж извини, другого определения не подберу. А еще слегка трусоват. Это я как друг говорю. Поэтому никогда в дерьмо по собственному желанию не полезешь. А если и полезешь, будешь страдать, и постоянно искать оправдания, мол, это я не сам, это так вышло. Что тебе еще остается? Только противостоять, стараться не утонуть…

— Этому разложению противостоять очень сложно, Семен. Я чувствую, как постепенно сдаюсь.

— А это потому, что у тебя нет философии, цели, кодекса поведения. Ты похож на ту песчинку на ветру, о которой говорил. А ветер нынче дует совсем не туда. Так что не удивляйся, если окажешься среди таких же песчинок в огне. И это хорошо, если из нас выплавят стеклянную вазу, или бокал. Только очень я в этом сомневаюсь. А, скорее всего, выплавят из нас, прости, стеклянный член. И использовать будут по назначению.

— Это точно.

— Да и Лапоть твой не так уж хорош, — говорит Семен. — Он тебя кинет. Когда перестанешь представлять интерес. Это вопрос времени.

— Об этом я и сам думал…