Читаем Неудобные женщины. История феминизма в 11 конфликтах полностью

Не нужно быть писательницей, чтобы почувствовать на себе власть таких ожиданий. Сегодня мы бы назвали это женской социализацией, которая начинается очень рано. Социолог Барбара Ротман обнаружила, что беременные женщины, которые не знали, какого пола у них будет ребенок, описывали свои ощущения от движений плода примерно одинаково. Но матери, которым пол будущих детей был известен, использовали язык стереотипов: мальчики толкались «сильно» или «энергично»; девочки были «не слишком активны». В детстве мальчики «хулиганили», а девочки «капризничали». Попробуйте поменять местами глаголы. Это звучит неестественно.

Опыт людей, переживших коррекцию пола, говорит о том, как сильно на нашу жизнь влияют чужие ожидания. В июле 2006 года нейроученый Бен Баррес – родившийся женщиной, в детстве его звали Барбара – в журнале Nature оспорил предположение президента Гарвардского университета Ларри Саммерса, что «именно различия во врожденных способностях куда более, чем дискриминация, повинны в том, что женщины не могут построить научную карьеру». Иными словами: успокойтесь, девушки просто слабы в математике. Баррес представил доказательства обратного, использовав свои годы жизни в качестве женщины как личную «экспериментальную контрольную группу». Совершив гендерный переход, он однажды услышал, как в аудитории сказали: «Бен Баррес сегодня провел отличный семинар, его работы гораздо лучше, чем у его сестры». У него не было сестры. Люди просто воспринимали Бена серьезнее, чем Барбару.

Баррес добавил, что прием тестостерона позволил ему улучшить пространственное восприятие, что ему стало сложнее заплакать, но самые ощутимые изменения в его жизнь внесло то, что теперь в нем видели мужчину. «Это было заметнее всего: люди, которые не знают, что я трансгендерный человек, относятся ко мне гораздо уважительнее, – писал он. – Я даже могу закончить фразу, и мужчина меня не перебьет». Писательница Яна (некогда Джеймс) Моррис в результате коррекции пола получила ровно противоположный опыт. «Чем больше со мной обходились как с женщиной, тем более явственно я ею становилась, – пишет она в мемуарах «Головоломка» (Conundrum) 1978 года. – Если люди считали, что я не в состоянии развернуть машину или открыть бутылку, я действительно оказывалась подозрительно беспомощной».

С самого рождения в нас закладывают эти смыслы: мужчины – это одно, женщины – другое. Неудивительно, что мы живем с ощущением очевидных, разительных и фундаментальных межполовых различий в темпераменте и интересах, и ни одно общественное движение не в силах это преодолеть. Но мне кажется, что если женщины в среднем менее напористы, агрессивны, менее неудобны, чем мужчины, то дело тут не только в хромосомах и гормонах. Это и влияние социализации. Удел бессильных – мольба. Если у вас есть власть, то просить вам не придется. Не нужно постоянно быть начеку в ожидании, что скажут другие. Мир сам выстраивается вокруг вас. Не нужно упрашивать или быть милой. Вы можете быть неудобными, и вас никто в этом не упрекнет.

* * *

Феминизм должен бороться с «тиранией милоты». Она всегда была одним из самых мощных сдерживающих факторов для женщин. Феминизм – это не движение «помоги себе сама», обучающее всех радоваться тому, что есть. Это радикальное требование изменить статус-кво. Оно может порой причинять неудобства. «Я не могу припомнить ни одного случая, когда вопиющую несправедливость исправляли мольбы и улыбки, – писала Джилл Твиди в 1971 году. – Если вы уверены в правоте своего дела, лучше пусть люди поначалу разозлятся, чем ничего не заметят». Миллисент Фосетт видела, что люди игнорируют ее мирное движение, но осуждают воинствующих суфражисток. Джаябен Десаи и ее коллеги-мигрантки должны были быть благодарны за то, что у них есть хоть какая-то работа. Мэри Стоупс снисходительно говорили, что секс – это отвратительно и женщинам лучше вообще ничего о нем не знать. Сегодняшним феминисткам до сих пор говорят: «Успокойся, милая».

Но нет идеального способа предъявлять власти свои требования. Нет такого пути в феминизме, на котором вы будете чувствовать себя в безопасности. Вы должны быть честны с собой: это я неразумна и требую невозможного? Или что-то неладно со всем остальным миром? Если это второе, будьте тверды, не давайте сбить себя с пути.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Хроника белого террора в России. Репрессии и самосуды (1917–1920 гг.)
Хроника белого террора в России. Репрессии и самосуды (1917–1920 гг.)

Поэтизируя и идеализируя Белое движение, многие исследователи заметно преуменьшают количество жертв на территории антибольшевистской России и подвергают сомнению наличие законодательных основ этого террора. Имеющиеся данные о массовых расстрелах они сводят к самосудной практике отдельных представителей военных властей и последствиям «фронтового» террора.Историк И. С. Ратьковский, опираясь на документальные источники (приказы, распоряжения, телеграммы), указывает на прямую ответственность руководителей белого движения за них не только в прифронтовой зоне, но и глубоко в тылу. Атаманские расправы в Сибири вполне сочетались с карательной практикой генералов С.Н. Розанова, П.П. Иванова-Ринова, В.И. Волкова, которая велась с ведома адмирала А.В. Колчака.

Илья Сергеевич Ратьковский

Документальная литература