Читаем Неудобные женщины. История феминизма в 11 конфликтах полностью

Это тоже патриархат – бессознательные установки, которые влияют на наше бытие в мире. Сто лет назад бить жену считалось общепринятой нормой брака. Сегодня домашнее насилие больше не охраняется законом, но оно формируется в социуме, который сообщает нам, что мужчины более жестоки, что они должны контролировать жен, что для мужчин простительно срывать гнев на партнершах, если затем будут принесены извинения, что измена ущемляет их гордость, а потому провоцирует насильственную реакцию. Эти заготовки оправданий достаются им в наследство от патриархата. Это старые стены разрушающегося дома. «Она спровоцировала меня». «Это просто ее слово против его слова». «Он хороший парень – наверное, сорвался». Мы ходим по разрушенному дому, не замечая его границ.

* * *

Феминизм – это сложно. Как быть с женщиной-начальницей, которая повышает по службе только никчемных женщин, чтобы остаться среди них самой яркой? А если феминизм используют как орудие шантажа, упиваясь властью навешивать ярлык сексиста на тех, кто неугоден? А как быть с теми, кого остро волнует мизогиния, но лишь тогда, когда ее демонстрирует политический оппонент? В какой момент требования «инклюзивности» превращаются в нечестную игру, обязывающую феминизм решить в одночасье все мировые проблемы? А женщины действительно хотят, чтобы с ними обходились точно так же, как с мужчинами, хотя наша биология и образ жизни различаются? А если феминизм более популярен среди экспертов, а не среди чернорабочих, то как опровергнуть обвинение в его чрезмерной ориентированности на средний класс?[144] Может ли одна женщина заговорить от лица трех с половиной миллиардов женщин? Но если никто из нас на такое не способен, возможно ли само феминистское движение?

Впрочем, есть один бесспорный факт: феминизм все еще нужен людям. В Саудовской Аравии система опеки по-прежнему запрещает женщине выезжать за границу без согласия родственника мужского пола. В Индии женщина делает аборт, если узнает, что ждет девочку, потому что не может позволить себе растить дочь. В Японии от женщины все еще ожидают, что она откажется от работы, когда родит ребенка. В Сальвадоре женщину сажают в тюрьму, если у нее случается выкидыш. В сельских районах Непала женщины умирают в холодных «менструальных хижинах». В Великобритании женщина ни разу не занимала пост руководителя нашей главной оппозиционной партии. В целом по всему миру женщины владеют меньшим капиталом, меньше зарабатывают и выполняют больше неоплачиваемой работы по уходу за членами семьи.

Нетрудно заметить, что многие из этих ограничений связаны с женской телесностью. Эта концепция непопулярна среди феминисток нового поколения, которые избегают аргументов, основанных на биологии. Они опасаются кого-либо «исключать» – ведь не у всех женщин есть матка или влагалище – и не желают «сводить женщин к гениталиям». Но будем откровенны: феминистки боролись в том числе за то, чтобы наше тело перестало быть «запретной зоной». Мы долгое время стремились снять табу с разговора о менструации, менопаузе или негативных сторонах деторождения. Хотим ли мы снова молчать об этом? Мы можем приветствовать трансгендеров в феминистских рядах и при этом понимать, что биология имеет значение. Я не думаю, что у меня «женские мозги» (подходящие для вышивания, негодные для войны), – но тело у меня определенно женское. Женщин угнетают как класс, потому что они, по общему убеждению, могут рожать детей. Это по-прежнему так, хотя многие женщины бездетны, как и я. Принцип самоидентификации важен, но он не отменяет материальную реальность. Раку шейки матки нет дела до вашей идентичности.

* * *

Пока я писала эту книгу, я чувствовала, что и сама меняюсь. Несколько лет назад я жила в плену чужих ожиданий. Стараясь быть «милой», я по кусочкам теряла себя. Я говорила «да», когда следовало бы сказать «нет». Я боялась, что люди сочтут меня ленивой, эгоистичной или… неудобной.

Эта книга начинается с главы о разводе, потому что уход от первого мужа – мое первое самостоятельно принятое Неудобное решение. Именно тогда я обрела независимость: от семьи (которую я разочаровала), от друзей (которых я потеряла) и от ожиданий общества. Расторгнув брак, я больше не могла считаться «хорошей девочкой». Эта очевидная неудача лишила меня возможности быть безупречной – и сделала меня свободнее.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Хроника белого террора в России. Репрессии и самосуды (1917–1920 гг.)
Хроника белого террора в России. Репрессии и самосуды (1917–1920 гг.)

Поэтизируя и идеализируя Белое движение, многие исследователи заметно преуменьшают количество жертв на территории антибольшевистской России и подвергают сомнению наличие законодательных основ этого террора. Имеющиеся данные о массовых расстрелах они сводят к самосудной практике отдельных представителей военных властей и последствиям «фронтового» террора.Историк И. С. Ратьковский, опираясь на документальные источники (приказы, распоряжения, телеграммы), указывает на прямую ответственность руководителей белого движения за них не только в прифронтовой зоне, но и глубоко в тылу. Атаманские расправы в Сибири вполне сочетались с карательной практикой генералов С.Н. Розанова, П.П. Иванова-Ринова, В.И. Волкова, которая велась с ведома адмирала А.В. Колчака.

Илья Сергеевич Ратьковский

Документальная литература
Заговоры и борьба за власть. От Ленина до Хрущева
Заговоры и борьба за власть. От Ленина до Хрущева

Главное внимание в книге Р. Баландина и С. Миронова уделено внутрипартийным конфликтам, борьбе за власть, заговорам против Сталина и его сторонников. Авторы убеждены, что выводы о существовании контрреволюционного подполья, опасности новой гражданской войны или государственного переворота не являются преувеличением. Со времен Хрущева немалая часть секретных материалов была уничтожена, «подчищена» или до сих пор остается недоступной для открытой печати. Cкрываются в наше время факты, свидетельствующие в пользу СССР и его вождя. Все зачастую сомнительные сведения, способные опорочить имя и деяния Сталина, были обнародованы. Между тем сталинские репрессии были направлены не против народа, а против определенных социальных групп, преимущественно против руководящих работников. А масштабы политических репрессий были далеко не столь велики, как преподносит антисоветская пропаганда зарубежных идеологических центров и номенклатурных перерожденцев.

Рудольф Константинович Баландин , Сергей Сергеевич Миронов

Документальная литература