Ситуации, подобные той, что описала Креншоу, возникли в Великобритании, когда иммигрантки поняли, что с ними обращаются иначе, чем с их мужьями и с белыми женщинами – их коллегами. В 1972 году в Мэнсфилде 380 работниц чулочно-носочного производства объявили забастовку. «Белую женщину никогда не отстранят от работы, если она плохо справляется или ведет себя "недисциплинированно". Женщину азиатского происхождения легко могут отстранить от работы на два-три дня», – писала Бенни Банси в феминистском журнале
В мае 1974 года работники Императорской фабрики печатных машин в Лестере вышли на улицы. С конца 1960-х годов компания увеличивала обороты, нанимая иммигрантов, преимущественно женщин. Бастующие протестовали против дюжины возмутительных мелочей, которые усугубляли и без того очевидную картину неуважения: к примеру, им урезали количество перерывов и не позволяли отойти к врачу в рабочие часы. Руководство решило, что проще закрыть фабрику, чем решить проблему. В «Империал Тайпрайтерс» «сила женщин была не только в том, что они составляли половину бастующих, но и в их положении матерей и хозяек местного сообщества», – писал Рон Рэмдин в книге «Становление чернокожего рабочего класса в Великобритании». «До этого азиатские женщины полностью поддерживали рабочие требования их мужчин. С учетом низких зарплат, у них не было выбора. Альтернативой было штрейкбрехерство[58]
. Уникальность этой забастовки была в том, что женщины обладали достаточной коллективной властью, чтобы поставить на первое место требование равной оплаты своего труда. Они стали последним звеном рабочего класса, которое влилось в фабричное производство».В 1970-е годы, когда женщины выбрались из дому и отправились работать в офисы и на заводы, они постепенно приобрели способность организовываться в коллективы во имя улучшения условий своего труда. Однако трудоустройство женщин постоянно представляли как угрозу для уже существующей (мужской) рабочей силы. Радикальный потенциал коллектива работающих женщин подавляли, противопоставляя их собственным мужьям, сыновьям и братьям. Это был принцип «разделяй и властвуй» в действии.
После объявления забастовки Сунил Десаи позвонил Джеку Дроми, и тот связал его с руководством профсоюза Apex[59]
. К чести профсоюза надо сказать, что, несмотря на необычность забастовки, он поддержал работников «Грюнвика», а это означало для них оплату забастовочных дней и юридическую помощь. К 31 августа 137 из 490 служащих лаборатории бастовали, получая по 8 фунтов в неделю (а позднее и до 30 фунтов) от профсоюза. Однако руководство «Грюнвика» настаивало на том, что бастующие не имели права покидать рабочие места и их последующее вступление в профсоюз было бессмысленным. Джордж Уорд, владелец лаборатории, отклонил все их просьбы вернуться к работе.Но, в отличие от бастующих в Дагенхеме, работники «Грюнвика» немедленно получили поддержку более широкого круга рабочих. Местный профсоюз почтальонов занес в «черный список» почту лаборатории, отказавшись ее доставлять. Вскоре, впрочем, под давлением со стороны правительства доставку пришлось возобновить. «Мы думали, что это победа, – сказал Джек Дроми. – А когда отменили почтовое вето, это серьезно ударило по нам». Джордж Уорд подал в суд на почтовый профсоюз за акт солидарности с рабочими, и его поддержала лидер оппозиции Маргарет Тэтчер.