Неудобные женщины. История феминизма в 11 конфликтах

Одна специалистка в этой области сказала мне «не под запись», что ее всерьез тревожит отсутствие заинтересованности в программах защиты от преследования. Почему мы рассчитываем, что агрессивные мужчины изменят свое поведение? Система правосудия лишает их средств к существованию, репутации и (иногда) свободы и рассчитывает, что это волшебным образом превратит их в образцовых граждан. Я спросила у нее: «Можно я все-таки буду записывать наш разговор?» Она занервничала. Никто не хочет оправдывать насилие со стороны мужчин или отвергать опыт тысяч женщин, подвергшихся жестокому обращению. Я не завидую активистам, которые ищут самые чистые, самые действенные средства агитации. Но я журналист, моя работа – докапываться до истины и писать неприкрытую правду.

Что касается теорий Пицци о «пристрастии» к насилию, то я вижу, почему они казались ей верными. Недавно мы с мужем возвращались домой после фейерверка на Блэкхите. Женщина на обочине дороги закричала, и вся толпа развернулась к ней. Я подошла ближе, она согнулась, часто дыша, и кричала, что на ее парня напали. Вместе с другими женщинами я пыталась ее успокоить. Кто-то вызвал скорую. Подошел мужчина, видимо, ее знакомый, и велел нам всем проваливать. Зачем мы в это ввязались? Через несколько минут она восстановила дыхание и позволила мужчине оттащить ее. Женщина, звонившая в скорую, отменила вызов.

Мне было плохо. Кто знает, что случилось на самом деле? Но я запомнила агрессию мужчины, и ее страдания, и то, с какой безропотностью она сделала то, что он ей приказал. Женщины действительно возвращаются к насильникам, и мы должны понять почему. И даже те, кто возвращается, кто пьет, ругается с партнером на улице, путает контроль с любовью, кто не выглядит со стороны как «невинная жертва насилия», – никто из них не заслуживает смерти.

Статистика показывает, что мужчины тоже страдают от насилия в отношениях, и об этом необходимо говорить. Иначе в пустоте, в том месте, где следовало бы быть дискуссии, начинают прорастать гораздо более грязные и отвратительные вещи. «Я понимаю, почему люди, которые сейчас смотрят на это, думают: да сколько же денег у этих женщин, Иисусе, – говорит Биндел. – На самом деле все борются как могут, а жертвы домашнего насилия и их дети ютятся в комнатах хостелов, иногда годами, поэтому они возвращаются к своим жестоким мужьям – и их убивают». Ее послание активистам движения за права мужчин, озабоченным отсутствием приютов для них, очень простое: «Просто сделайте это наконец. Пойдите и создайте приют».

Это сделала Эрин Пицци, она боролась за это и рассорилась с другими феминистками. Сегодня на сайте приюта есть страница «Наша история», где говорится, что благотворительная организация «открыла первый в мире приют для женщин и детей, спасающихся от домашнего насилия, в Чизвике, Западный Лондон, в 1971 году». Имя Эрин Пицци там не названо[85].

В конце разговора с Пицци я предположила, что ее вычеркнули из истории движения за то, что она была слишком сложной, не такой, как все, противоречивой, неудобной для господствующего феминистского нарратива. Она согласилась. «Думаю, обо мне больше никто не услышит, все в прошлом, – говорила она, сидя в своей мансарде в слабых лучах зимнего солнца. – Это неважно. Я просто живу своей жизнью. Я все еще вижусь со всеми, кто хочет меня видеть, и… это нормально».

7. Любовь

Если суть феминизма выразить одним словом, то это будет слово «нет».

Лир Кит

Когда Эрин Пицци отреклась от феминизма, ее стерли, превратили в неясную сноску в истории женских кризисных центров. Однако Неудобных женщин вычеркивают из движения, даже если они верны феминизму.

11 августа 2018 года колумнист The Times Мэтью Пэррис написал статью, защищавшую право на оскорбительные шутки. Мимоходом он упомянул одну из первых открытых лесбиянок – Морин Кэхун. Депутат от лейбористской партии, она потеряла место в парламенте на выборах 1979 года – тогда же, когда Пэррис (консерватор) впервые его получил. «Яростная феминистка; ее кампании, порой сумасбродные и всегда смелые, вызывали всеобщее удивление, однако лейбористы могли ужиться с индивидуалистами, – писал он. – Но не с лесбиянками. Когда она совершила каминг-аут, ее исключили из списков партии, с ней было покончено». За день до девяностолетия Кэхун он написал: «Морин помнит времена, когда нельзя было быть гомосексуалом. Не настает ли день, когда нельзя больше осмеивать геев, издеваться над нашими глупыми преувеличениями и говорить, чтобы мы перестали хныкать?» Эх, подумала я, читая колонку. Я вспомнила, что первым депутатом и «открытым» геем – фраза, которая, вероятно, скоро будет звучать безнадежно странно, – был Крис Смит, лейборист, вступивший в должность в 1997 году[86]. А кто же такая Морин Кэхун?