Невечная мерзлота

Сначала Лунев, боясь утратить их внимание, рассказывал бегло: на буровой велись сварочные работы, видимо, тлела искра, ночью раздуло, вышка сгорела. Приехали на базу, начальник партии согласился восстанавливать и помог запчастями. Но тут кто-то начал болтать о пожаре, а вот кто — до сих пор неясно. Но так пересказывать удалось недолго. У Бориса возникало все больше о Польше вопросов. Наташа принесла бумаги и карандаш Виктор начертил план расположения буровой, балков, нарисовал пену, крюк, водила.

— Ты только не вздумай писать! — спохватился он. — У меня там еще не улеглось до конца.

Интерес к нему был теперь неподдельный. Борис расспрашивал обстоятельно, до мелочей, и Виктор заметил, как из нейтрального, никак не настроенного хозяина дома он превратился в журналиста. Можно было хорошо представить себе Ларионова на задании или в командировке: как он ставит вопросы, помогает избежать повторов, неожиданными уточнениями проверяет, правдиво ли описывают ему происшедшее. Он заверил, что у них не принято писать о родственниках или друзьях, как у хирургов — оперировать близких.

К полуночи они дошли до восстановления буровой. Борис предложил поставить на этом точку, а завтра-послезавтра продолжить.

...Когда Лунев проснулся, шел одиннадцатый час, Ларионовых дома не было, и детей тоже. Виктор плохо выспался на новом месте, в чужой постели, и потому спал долго. В кухне он нашел записку в одно слово: «Хозяйничай!», ключи и сковороду жаренного широкими ломтями мяса. Раздернул портьеры — за окном клубилось белесое варево, внизу блестел мокрый асфальт, сеял нескончаемый дождь. Виктор позавтракал, допил вчерашнее «божоле».

Внизу у подъезда остановилось такси. Лунев вспомнил, что должен приехать Гарик. Не было желания куда-нибудь ехать. В квартире Ларионовых в этот дождливый день хотелось сесть у журнального столика в японское кресло с длинным ворсом, взять в руки хорошую книгу, каких тут было предостаточно, включить настольную лампу, читать, курить и попивать винцо. «Наверное, им никуда не хочется выходить из своей квартирки, — поймал Виктор о хозяевах. — Интересно, есть у них друзья?»

Такси — салатная «Волга» — терпеливо стояло у подъезда. Значит, точно Гарик. Виктор вспомнил свое вчерашнее настроение, независимость и широту, и ему снова захотелось быть таким же. Он не задумался над тем, почему сегодня с утра у него совсем другое настроение. Надел плащ и спустился к машине. Гарик проворно выскочил навстречу, завидев его, и распахнул перед ним дверцу.

— Как ночевалось? — спросил он приветливо. — Головка бо-бо? Денежки тю-тю?

— В мебельные поедем, — ответил Лунев на это. Они объездили четыре мебельных магазина. Виктор смотрел арабские, югославские, немецкие, чехословацкие гарнитуры, полированные и тусклые, с финтифлюшками и похожие на сундуки, скользил взглядом по покупателям и размышлял: кто же все-таки пустил слух о пожаре, а потом послал анонимку в прокуратуру? Из-за неизвестности, из-за того, что даже в отпуске не отделаться от этого растреклятого пожара, и еще из-за того, что вчерашняя волна упорно не возвращалась, Виктор разозлился. Он редко злился, по сегодня почувствовал себя идущим по болоту, зыбанье которого раздражало и пугало, и он рассвирепел. Подлетел к администратору — пожилой и полной женщине с ярко накрашенными губами и ярко-черными волосами, выпалил:

— Мне два гарнитура!

Администратор разговаривала с покупательницей, осадила: «Минуту!» — и продолжала разговор. Можно было подумать, что каждый покупатель берет у нее не меньше двух гарнитуров сразу. Наконец администратор снизошла до него.

— Мне два гарнитура! Немецкий и финский!

— По записи.

— Значит, запишите.

— Молодой человек, сразу видно, что вы приезжий. Запись ведется только среди москвичей. По году люди стоят.

— Я в долгу не останусь.

— Конечно, не останетесь. Потому что вам я ничего не продам.

Это был щелчок по самолюбию: «ВАМ я не продам!» Отчего-то вспомнилась вчерашняя официантка, ее холодный взгляд.

— А что не по записи?

— Стенки.

— Он решил, что над ним издеваются, не обратил внимания на разницу между стенами и стенками. Резко повернулся и ушел.

— В следующий! — мрачно буркнул Гарику. И добавил позднее, когда перекипел: — В этом дурацком магазине даже деньги истратить не дают!

Хотелось сейчас же позвонить Сергееву: а вдруг там, в партии, есть новости? Может, анонима нашли... Но умом Виктор понимал, что ничего нового там за три дня его отсутствия произойти не может, что измотавший его пожар наконец затухает, а гадко на душе от одиночества в гигантском городе. Гарик, видя его состояние, повез в магазин, где будет «верняк». Лунев вошел туда так угрожающе, что ему спешили уступить дорогу. Не купить — значило для него не почувствовать себя человеком. Виктор выбрал два самых дорогих гарнитура, отдаленно похожих на мебель Ларионовых, подошел к администратору и с вызовом заявил:

— Мне два гарнитура! Чешский и югославский!

— Пожалуйста, пожалуйста! — засуетился администратор-мужчина. — Один момент, выпишу чеки!

Лунев развернул свой кошель.