Never (СИ)

Свист стрел, вопли, выкрики, пальба. У Джексона в глазах рябит от закрутившейся перед ним круговерти, но странный парень в нелепом костюме супергероя оказывается так близко. Склоняется, развязывая руки. И в кажущихся знакомыми серебристых глазах, что он прячет за маской, Джексон видит что-то. Что-то правильное, быть может.

Брат? Он назвал меня братом?

— Откуда ты взялся? С чего ты решил? Это не может быть вот так. Все эти годы…

Джексон и сам понимает, наверное, что членораздельной его речь называть очень трудно. Этот странный чудила, он не может быть прав. Нет никакого брата, не было никогда, родители бы знали, сказали бы ему. Он как-то сам мог бы понять, почувствовать что ли.

— Кто ты вообще?

— Меня зовут Рой, Джексон. Ты же Джексон? – его голос странно дрожит, как натянутая до предела, вибрирующая струна. Но с чего он вообще…

Тот, что назвал себя Роем, стягивает маску и капюшон, и мысли обрываются, как будто кто-то выключил звук, щелкнул рубильником и обесточил весь мир. И так тихо не бывает, наверное, даже в гробу. Так, что собственных мыслей не слышно. Будто их нет, вымыло тем самым цунами, что только что расхерачило в щепки жизнь Джексона Уиттмора. Или кого?

Кто я такой? И кто, во имя всех волчьих богов, ты?

— Джексон?

Опускает затянутую в перчатку ладонь на плечо, и даже сквозь плотную ткань Джексон чувствует, как по коже распространяется волна нежности и тепла. Рой чуть сжимает губы, хмурится, и меж бровей залегает вертикальная складочка – в точности, как у Уиттмора, когда он чем-то встревожен.

— Как это возможно вообще?

Его точная копия (клон, двойник, кто угодно, но какой, мать вашу, брат!?) передергивает плечами и кажется вдруг таким злым и несчастным, что Джексон…

Ох, Джексон хочет просто проснуться.

— Мама говорила что-то, когда заболела. Я думал, это бред…горячка и все такое. Но надежда прилипла, наверное, где-то под ребрами…Брат.

Шагнет ближе, прижимая ладонь к острой скуле, вдохнет полной грудью горьковатый запах парфюма и терпкий, щекочущий ноздри – самого Джексона. Сотрет капельку крови, засохшую в уголке губ. А тот опустит ресницы, слыша, как сердце выламывает грудную клетку. Брат…Мать...заболела.

— Мама? Твоя и мо…?

— Нет, не наша, – одним лишь взмахом ресниц остановит зарождающийся ураган, проведет кончиком пальца по лицу – отражению своего, – я тоже приемный, как и ты. Не думал, что ты где-то есть, что найду вот так…

Когда жизнь разлетится по глухой автостраде пригоршней расхлестанных ветром надежд.

— Это не можешь быть ты.

— Это я.

Это как-то логично, естественно, правильно до ломоты в груди и озноба вдоль позвоночника, когда твердые, чуть суховатые губы накроют его рот. Мгновенное побуждение, импульс, потребность – распробовать, поверить, узнать. Рой на вкус как орехи, приправленные тмином. Пахнет волнением и страхом, щемящей тоской и такой нежностью, что срывает все тормоза. Он не оттолкнет, лишь замрет на долю секунды, чтобы тут же податься вперед, углубить поцелуй, вцепившись пальцами в прикрытые только тонким льном плечи.

Воздух, прохладный и влажный, окутает наползающим с Темзы туманом. Но ни одному из них не холодно здесь и сейчас, и ни один из них не вспомнит, что будет завтра, что надо куда-то спешить.

Потому что ничто больше не имеет значения в этом мире. Уже нет.

====== 75. Джексон/Дэнни (броманс) ======

Комментарий к 75. Джексон/Дэнни (броманс) https://pp.vk.me/c615822/v615822352/1bc73/WYl3WcSvm2U.jpg

— Джексон, ты палишься. Так жрешь его глазами, что у бедняги уши пылают.

Уиттмор хмыкает, невозмутимо возвращаясь к формулам, которые он записывает в тетрадь своим идеальным каллиграфическим почерком. Он продолжает писать еще с полминуты, хотя друг смотрит на него с откровенной насмешкой и разве что не ржет в голос. Чертов Махилани и его проницательность.

— Бля, Дэнни, отстань, а? Ничего я такого…

— Не делаешь? Не трахаешь глазами? Не залипаешь на его губы, пока он грызет колпачок от ручки? Не представляешь, что бы делали эти губы с твоим…

— Заткнись! – так громко, что одноклассники недоуменно оборачиваются, перешептываясь, Харрис злобно зыркает из-под очков, и только объект его наблюдений не обращает никакого внимания на происходящее, словно гипнотизируя лежащий перед ним девственно-чистый лист бумаги.

Девственно-чистый, как и сам…

— Ты палишься, Джекс, – повторяет Дэнни тихо и абсолютно серьезно. – Посмотри на себя, осунулся, глаза запали. Ты ночами хоть спишь?

Спит ли он? Усмехается невесело, вспоминая долгие бессонные ночи, наполненные болезненной, не приносящей никакого облегчения дрочкой, а еще непонятной слежкой, за которую его точно упрятали бы или в психушку или за решетку, прознай кто-то об этом. Джексон не отдает себе отчета в том, что происходит, но каждый раз приходит в себя уже под окнами одноклассника и долго курит, наблюдая через улицу, как мелькают за зашторенными окнами силуэты, как мальчишка стягивает футболку, отправляясь в кровать.

Сумасшествие, не иначе. Он, Джексон Уиттмор, окончательно двинулся крышей. Вот только знать об этом кому-то вовсе не обязательно. Даже лучшему другу.