На этом мы и договорились. Мне все еще нужно было найти себе обед, и я согласился вернуться в музей примерно через час. Испытывая необыкновенный голод, я направился вдоль по улице, разыскивая ресторан. Наконец мне удалось найти маленькое местное заведение, где я предложил отработать обед. Владелец согласился принести мне салат с цыпленком в обмен на мытье посуды в течение сорока пяти минут — моя первая «настоящая работа», сделанная мной с самого начала путешествия. Наконец я получил свою еду и принялся жадно ее поглощать, когда одна официантка, которая слышала мой разговор с владельцем ресторана, присела за мой столик.
«Моя смена закончилась. Теперь я могу поздороваться с вами».
Она рассказала, что спасается бегством от собственного мужа, который пытается ее выследить.
«Я сбежала из Флориды примерно полтора года назад, прихватив с собой детей. Мой бывший муж, прежде чем его отправили в Ирак, однажды приложил меня головой в стенку в ванной на глазах у наших детей. Его забрали, но потом решили позволить ему опять вернуться домой, а я не хотела больше быть битой и поэтому сбежала. За год мы сменили четыре социальных приюта для жертв домашнего насилия, спасаясь от него, но июне он нас здесь нашел. Он выкрал мою дочь и увез ее обратно, во Флориду. Я осталась здесь, в приюте, а он тем временем на суде во Флориде изобразил меня такой женщиной, что меня лишили родительских прав.
Почему я так часто слышу подобные истории — от Кинамон, Кристин, а теперь и от этой молодой леди? Что притягивает их ко мне? Или же в Америке их так много, что никто не может избежать столкновения с подобным? Каковой бы ни была причина, все это очень расстраивало меня, и единственное слабое утешение находил я в странной мысли: иногда проще поговорить с полностью незнакомым тебе человеком, чем с кем-нибудь другим в целом мире. Сам мой статус, то, что я — иностранец, человек, который задержится здесь лишь ненадолго, а затем уедет навсегда, делало меня прекрасным слушателем таких разрывающих сердце историй. Люди могли облегчить передо мной свою душу, не опасаясь осуждения с моей стороны, не опасаясь последствий. Они быстро понимали, что я продолжу свой путь дальше, что они никогда не увидят меня больше, и открывали передо мной укромные места своей души, где гнездилась боль. Искусство слушать другого человека практически исчезло в нашем безумном мире, однако во время моего путешествия у меня появилась способность просто сидеть и слушать. Не вникать, не вдаваться в подробности, просто предлагать людям молчаливое участие, чтобы они смогли выговорить мне свои надежды и страхи. В тот момент этого было для меня достаточно, и я чувствовал, что этого достаточно и для моей молодой официантки.
Она даже так и не сказала мне своего имени.
Дойдя в своем рассказе до некоторой точки, она поняла, что не может больше продолжать, и ее импровизированная задушевная беседа подошла к концу. Я тепло обнял ее, и она нетвердой походкой направилась вглубь ресторана, где наконец дала волю слезам. Еще один случай взаимосострадания между двумя человеческими душами явил себя миру. И снова мне напомнили об истинной цели моего путешествия. Я искал свой собственный путь в этом мире, но в конечном итоге моей главной задачей были поиски утраченного искусства взаимодействия между людьми. Я столь многому научился у мудрых и открытых людей, с которыми мне удалось общаться. Каждая такая встреча снабжала меня железной волей к тому, чтобы найти способ
— Что, англичанин готов? — спросила меня Сюзанна, когда я наконец дошагал до музея.
— Готов.
— Ну тогда в путь. Санта-Фе — место, где исполняются мечты, ты же знаешь.
Этого я не знал. Но я поверил ей.
10. Волкодавы и воздушные шары
— Наверное, мне следует позвонить маме, — озвучил мальчик-подросток свои мысли.
— Первое правило жизни, — сказал я ему, повторяя вслед за моим другом из Гейлсберга: — Следи за тем, чтобы женщина была счастлива.
Мои слова заставили его улыбнуться, и я улыбнулся в ответ. Я не верил, что это могло бы сработать.